Калиостро

Жак Клод Беньо из Бар-сюр-Об, в ту пору юный клерк и мимолетный любовник Жанны де Ла Мотт, познакомившись с Калиостро в парижском жилище своей любовницы, писал: «Калиостро говорил на какой-то смеси языков, наполовину французской, наполовину итальянской, перемежая речь цитатами на арабском. Он говорил один и успевал коснуться двух десятков тем, придавая им звучание и подробности, кои устраивали только его. И он постоянно спрашивал, понятно ли всем, и все кивали, дабы убедить его. Говорил он, прибегая к жестам, и повышал голос. Но мог он и прервать речь и начать отпускать комплименты хозяйке дома или начинал любезничать и иронизировать. Так вел он себя и за столом. Говорил же он о созвездиях, о небе, о великом аркане, о Мемфисе, о иерофанте, о трансцендентной химии, о гигантах, об огромных животных, о городе в центре Африки, что в десять раз больше Парижа и где у него свои корреспонденты; о невежестве нашем, ибо мы об этом не знали, он же знал все досконально…»²³ Что ж, с начала своей авантюрной карьеры манеры магистра, похоже, нисколько не изменились, разве что материй в разговорах затрагивалось больше, костюм стал богаче и салоны, которые он теперь посещал, были рангом повыше…

Глава 8 Куда исчезли алмазы?

Калиостро принадлежит к тем людям, которые иногда появляются ниоткуда. И очень странно, что он, вопреки привычкам такого рода людей, ни у кого не брал денег, платил аккуратно и занимался благотворительностью, и никто не знал, откуда средства.

Барон де Безанваль

Маркиза де Креки[58], в чьем парижском салоне побывали едва ли не все примечательные личности XVIII столетия, не оставила без внимания и Великого Кофту. На ее взгляд, граф Калиостро отличался дурным сложением и одевался не слишком хорошо: синий, военного покроя фрак из тафты, обильно расшитый галунами, чулки с золотой искрой, башмаки с огромными пряжками из сверкающих камней. Пальцы его унизывали перстни с крупными алмазами, не менее крупный камень сверкал в булавке для галстука, а алмазы помельче украшали многочисленные часы, кои он носил на цепочках. Пудреные волосы заплетал в косички, а потом собирал в хвост. Носил шляпу с белыми перьями, а когда увлекался и говорил особенно быстро, натягивал ее на самые уши. Большую часть года он ходил в просторной шубе из голубого песца с огромным трехрогим капюшоном; когда же он надевал сей капюшон, дети, что случались рядом, от страха разбегались в разные стороны. Черты лица у него были правильные, цвет лица приятный розовый и великолепные зубы. Но каков он на самом деле, сказать сложно, ибо он все время надевал на себя личину, коих у него не менее пятнадцати. А глаз таких, как у него, пожалуй, никто никогда не видел. Он притворялся, что плохо говорит по-французски, а когда разговаривал с лицами незнакомыми, и вовсе коверкал сей язык. Однако он всегда отличал людей изысканных и с хорошим вкусом, подмечал и высоко ценил элегантность и улавливал малейшие оттенки в поведении, манере держаться и разговаривать; столь тонкая наблюдательность была поистине удивительна.

Маркиза полагала, что отсутствие манер, броский безвкусный костюм и многочисленная свита из лакеев в дорогих (по 20 ливров!) ливреях являлись не фанфаронством, а точным расчетом: грубость и вульгарность никогда не оставались незамеченными и притягивали людей, прежде всего таких же грубых и вульгарных, каковых всегда большинство. Люди недалекие почитали Калиостро великим оригиналом; он завораживал всех, кто к нему приближался. Сама маркиза симпатий к Калиостро не питала, и когда кардинал Роган попросил ее составить графу протекцию, решительно отказалась, мотивируя свой отказ тем, что не понимает ни занятий графа, ни его методов. «Все, что я могу вам сказать в пользу господина Калиостро, — заявила она, — так это что ум у него весьма разносторонен. И да будет угодно Господу, чтобы вам никогда не пришлось раскаяться в вашем к нему доверии». Какое уж тут доверие, когда, не имея видимых источников дохода, граф проживал 100 тысяч ливров в год (а именно такую сумму называют, подсчитывая годовые траты Калиостро в Париже)… Поэтому, несмотря на полное оправдание графа, многие до сих пор сомневаются в его непричастности к краже ожерелья. Дело это, претендующее на «аферу века», прогремело подобно взорвавшейся рядом с троном пороховой бочке: оно буквально потрясло основы королевской власти, забрызгав грязью и трон, и тех, кто его окружал. Но так как дело это давнее, позволим себе рассказать о нем подробно, поскольку оно имеет непосредственное отношение к созданию мифа о Калиостро.