Читаем Калиостро полностью

При полном нежелании терпеть монастырскую дисциплину Джузеппе выказал неподдельный интерес к занятиям отца-аптекаря, сведущего в химии и медицине. Аптекарь с удовольствием делился своими секретами с любознательным юнцом, а тот оказался благодарным слушателем, способным часами внимать рассказам об использовании ипекакуаны, териака, аква-тофаны и шпанской мушки. Не исключено, что Джузеппе посещал монастырскую библиотеку, обладавшую большим собранием рукописей и инкунабул, посвященных астрологии, алхимии и медицине. Настолько ли хорошо юный Бальзамо освоил латынь, чтобы читать древние трактаты, неизвестно, но, во всяком случае, вид толстых, переплетенных в телячью кожу фолиантов с ровными строками готических букв, с тщательно прорисованными миниатюрами и замысловатыми буквицами не мог оставить его равнодушным. В этих книгах таилось волшебство, только как его оттуда извлечь? Вулканический темперамент юного сицилийца требовал стремительных действий: долгие часы сидения за книгами его решительно не привлекали, тем более что всякий раз, когда знания оказывались исчерпанными, на помощь услужливо приходило воображение. Прилагая массу усилий, чтобы увильнуть от работ, выпадавших на долю послушника, Джузеппе каждую свободную минуту бежал в аптекарскую келью, где отец-аптекарь, подвернув, чтобы не мешали, широкие рукава рясы, растирал в фарфоровых ступках порошки, нагревал отвары, изготавливал мази и разливал по флаконам настойки. Монах прекрасно разбирался в травах, произраставших в окрестностях монастыря, и, отправляясь собрать очередную порцию зеленых лекарств, не раз звал с собой Джузеппе. Но искать травы подросток не любил: звучные названия растений не соответствовали их чахлому, невзрачному виду. Вдобавок едва он оказывался за воротами монастыря, как жажда свободы немедленно затмевала все остальные желания: раскинув руки, он хотел лететь навстречу южному ветру, несущему жар песков Аравии. Недаром этот ветер называли caldo austrum — почти Cagliostro…

Скорее всего, именно из занятий с отцом-аптекарем он почерпнул основы фармакологии, алхимии и восточной медицины, ибо наряду с трудами Парацельса в монастырской библиотеке хранились сочинения и Аверроэса, и Авиценны. Освоив составление нескольких мазей и бальзамов, пользовавшихся большим спросом у окрестных жителей, и научившись толочь порошки, Джузеппе заскучал, и, когда настала его очередь читать в трапезной жития святых мучеников, он, развлечения ради, стал заменять имена святых на имена известных всему Палермо проституток. Несмотря на монотонное бормотание чтеца, отец-настоятель подмену заметил и посадил нерадивого юнца на неделю в карцер, откуда тот сбежал, чтобы более никогда не возвращаться в монастырь. Хотя не исключено, что в карцер его никто не сажал, а отец-настоятель просто выгнал безобразника на улицу и захлопнул за ним монастырские ворота…

После почти двухлетнего пребывания в монастыре Джузеппе вернулся домой. Не задержавшись нив семинарии, нив монастыре, он тем не менее сумел приобрести вполне приличное по тем временам образование, особенно если говорить о Неаполитанском королевстве, где даже среди дворян не все умели толком писать и считать. Бальзамо же освоил не только письмо и счет, но и основы латыни, химии и фармакологии, узнал состав и методы приготовления основных бальзамов и рецепты настоек из целебных трав. Решив применить полученные знания на практике, Джузеппе скоро прослыл и лекарем, и аптекарем, и знахарем, и опасным колдуном. Энергия, переполнявшая молодого человека, требовала выхода, и Джузеппе был готов на все, лишь бы вырваться из скудной и скучной жизни обитателей Альбергарии, для которых поход на рынок или в приходскую церковь уже являлся дальним путешествием. Поэтому, когда мать призвала брата, Антонио Браконьери, помочь определить судьбу «трудного» подростка, Джузеппе попросил отдать его в ученики к художнику и за короткое время научился рисовать и копировать сложнейшие гравюры. Успокоившись, родственники перестали ему докучать, и молодой человек, не посвящая никого в свои планы, пустил полученные им навыки вдело: начал подделывать подписи, почерки, документы, карты, планы и театральные билеты. Однажды он подделал завещание некоего графа Мауриджи; подлог обнаружили в последний момент, но Джузеппе все сошло с рук — как, впрочем, и многие другие проделки, среди которых некоторые его биографы числят даже убийство каноника. Вряд ли юный Бальзамо был способен на сознательное убийство, но не рассчитать в запале свои силы мог. Джузеппе Бальзамо всегда отличался плотным, мускулистым сложением, и в юности, когда взрывной характер постоянно давал о себе знать, а тело еще не отягощало объемное брюшко, он наверняка слыл среди сверстников драчуном и силачом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное