Читаем Калиостро полностью

После того как в гробовой тишине отзвучали последние слова клятвы, к новичку подошли несколько членов ложи в черных масках и завязали ему глаза. По спине Джузеппе пробежал холодок: хотя он прекрасно понимал, что это всего лишь игра, проверка крепости нервов, он испугался. В то время за ним по пятам уже ходила английская полиция, натравленная на него мошенницей Фрай, и на миг ему показалось, что англичане руками масонов решили с ним разделаться. Поэтому, когда его, обвязав вокруг талии веревкой, начали поднимать ввысь, он почувствовал себя отвратительно. А так как маг успел изрядно располнеть, то веревка, не выдержав, оборвалась и он упал на пол, повредив себе руку. Когда же он стал призывать на помощь, ему объяснили, что испытания еще не окончены. Кое-как поднявшись, он увидел, что все те же люди в масках стоят вокруг стола, а один из них заряжает пистолет. Затем ему снова завязали глаза и, вложив в руку пистолет, приказали выстрелить себе в голову: ведь он дал клятву послушания! Рука болела, спина ныла, мрак и духота действовали угнетающе, однако стреляться Джузеппе точно не собирался. Неожиданно он услышал, как кто-то выкрикнул: «Ну давай же, трус!» Такого оскорбления сицилиец стерпеть не мог и, не раздумывая, быстро поднес пистолет к виску и нажал на спуск. Раздался гром, дым, запахло порохом, но ничего не произошло. Пистолет кандидату в масоны дали незаряженный, а рядом выстрелили из другого оружия. Когда шум стих, братья сняли с Калиостро повязку, и тот, с облегчением вздохнув, отер с лица пот. Итак, он стал масоном самого высокого — третьего — градуса. Трудно сказать, почему для Калиостро традиционное положение во гроб кандидата в мастера заменили пистолетом и вдобавок сразу присвоили ему градус мастера. Скорее всего, формальное изменение ритуала (чтобы стать мастером, необходимо пройти через символическую смерть) обусловливалось невозможностью оборудовать по всем правилам заднюю комнату трактира. А третью, высшую степень посвящения, по мнению ряда биографов, ему присвоили сразу потому, что в ложу он вступал как мальтийский рыцарь10.

Не все биографы согласны с тем, что Калиостро являлся членом рыцарского ордена. Рассуждая на эту тему, придется забежать вперед и задаться вопросом: если Калиостро действительно стал мальтийским рыцарем, зачем он пытался вовлечь в масонскую ложу посла ордена в Риме, компрометируя тем самым и орден, и его членов? Будь Калиостро членом ордена, возможно, мальтийцы выступили бы в его защиту перед инквизицией или хотя бы попытались повлиять на ход процесса… Все же зацепка есть: таинственный незнакомец, явившийся накануне казни Калиостро к папе и что-то шепнувший понтифику на ухо, после чего тот заменил смертную казнь на пожизненное заключение, вполне мог быть мальтийцем, ведь за семь столетий своего существования орден накопил немало тайн, раскрытие которых могло повлечь за собой скандал, затрагивающий и Церковь, и самого папу. Хотя думается, что незнакомец сей является персонажем легенды о Калиостро. В Англии же магистр, скорее всего, величественно предъявил письма с гербами и печатями, коими снабдил его гроссмейстер Роган, и вострепетавшие от благоговения члены ложи решили, что имеют дело если не с самим командором, то по крайней мере с важным членом ордена…

Перед отъездом, более походившим на бегство, у букинистов Калиостро по случаю приобрел рукопись, принадлежавшую некоему Кофтону (Костону, Гостону, Копстону). Что побудило не читавшего по-английски Калиостро приобрести ее? Впрочем, значительная часть биографов предполагает, что заветный манускрипт был написан по-французски и лежал в толстой связке бумаг, ранее принадлежавших ирландскому католическому священнику по имени Джордж Кофтон. Калиостро приобрел всю связку и, разбирая ее, обнаружил рукопись устава и ритуала Египетского масонства. Надо отметить, что существование и Кофтона, и его (собственной или только принадлежавшей ему?) рукописи не доказано и по сей день11. А Калиостро впоследствии станет утверждать, что он отыскал чудесный фолиант под пирамидами, среди папирусов Древнего Египта…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное