Калиостро

После его ухода в кабинете разгорелся спор. Королева кричала, требуя примерно наказать кардинала, а король пытался ее успокоить. Ему хотелось кулуарно, без шума уладить это дело; но у Марии-Антуанетты имелся сильный союзник в лице ненавидевшего кардинала Бретейля. Так что, когда кардинал принес в кабинет показания, судьба его, в сущности, была решена.

Рогана арестовали в зале Бычий глаз; не желая поднимать шума, Роган попросил Бретейля взять его под руку. Министр выполнил его просьбу, но как только они ступили в Зеркальную галерею, заполненную придворными, Бретейль, подозвав офицера королевской гвардии, громогласно приказал: «Именем короля! Сударь, арестуйте господина кардинала!» В ожидании тюремной кареты Рогана отвели к нему в апартаменты, где он написал записку и вручил ее одному из лакеев; загнав коня, лакей примчался на улицу Вьей-дю-Тампль, передал записку Жоржелю, и до прибытия Бретейля и судебных приставов секретарь успел уничтожить всю переписку Рогана с королевой: кардинал не хотел компрометировать ее величество. В Бастилию Рогана отвезли в карете коменданта де Лонэ.

Его преосвященство поместили в просторной камере, оставили при нем трех лакеев, позволили держать стол и принимать гостей. Новость об аресте Рогана мгновенно облетела двор; придворные, не удостоившиеся чести войти в число приближенных королевы, злорадствовали: наконец-то все увидели истинное лицо австриячки! Сторонники кардинала нацепили красно-желтые банты «кардинал на соломе» и во всеуслышание заявляли, что Роган стал жертвой ненависти королевы и Бретейля, а шепотом передавали друг другу, что интригу придумала сама королева. Думал ли так сам Роган — неизвестно, но в том, что Мария-Антуанетта покровительствовала Ла Мотт, был уверен.

В глазах короля Роган был виновен: он воспользовался именем королевы и подделал ее подпись, чтобы взять у ювелиров алмазов на 1 600 000 ливров. Не пытаясь переубедить его величество, Вержен советовал тихо, на основании «письма с печатью», заключить кардинала в какую-нибудь отдаленную крепость (lettre cachet), а еще лучше — чтобы не ссориться с влиятельными представителями клана и церковью — отправить в какую-нибудь отдаленную епархию. Однако Мария-Антуанетта настаивала на публичном осуждении. Не смея ослушаться супруги, король тем не менее предоставил кардиналу выбор: королевский суд или суд парламентский. Чтобы публично оправдаться и восстановить честь своего имени, кардинал выбрал парламент. Потом, подумав, заявил: «Если бы я мог надеяться, что вашему величеству не чужда мысль, что вина моя заключается лишь в том, что я оказался жертвой обмана, тогда бы я дерзнул умолять вас, сир, судить меня согласно вашему правосудию». Людовик на мировую не пошел. Он все еще считал парламент послушным королевской воле, в то время как тот давно уже пребывал в оппозиции ко двору. Как только дело передали в парижский суд и его первый председатель Этьен Франсуа д’Алигр поручил Пьеру Титонуде Вилотрану и Жану Пьеру Дюпюи де Марсе вести допросы и очные ставки, как те немедленно потребовали разрешения допросить королеву. Возмущенный король запретил присылать судейских чиновников к супруге, но, чтобы не раздражать парламент, от ее имени пообещал, что она даст показания письменно. Он уже сожалел, что пошел на поводу у королевы, но обратного пути не было.

Постепенно всех участников фарса доставили в Бастилию. Ла Мотт, арестованная 18 августа в Бар-сюр-Об вместе с Рето де Виллетом, обвиняла во всем Рогана и Калиостро. (По другой версии, Рето арестовали только в марте 1786 года.) Калиостро, арестованный вместе с Серафиной 26 августа (по другой версии — сначала арестовали магистра, а через несколько дней его супругу), никак не мог понять, в чем его обвиняют. В конце октября из Брюсселя доставили Николь Леге. Никола де Ла Мотт успел бежать в Англию. Началась драма, финал которой разыграли на подмостках парижского парламента; действующими лицами являлись прелат, авантюристка королевской крови, куртизанка, сомнительный дворянин, жандарм, загадочный иностранец — то ли шарлатан, то ли заговорщик — и королева Франции. Причем последняя из пострадавшей стремительно превращалась в обвиняемую. Если Роган — жертва обмана, значит, он невиновен, а если виновен, что стремилась доказать королева, значит, одно из двух: либо он от имени королевы купил ожерелье с целью присвоить его, либо он приобрел его по приказанию Марии-Антуанетты. Но если бы он присвоил ожерелье, то не стал бы просить ювелиров написать королеве благодарственное письмо…