Калиш (Погробовец)

Сендзивуй, вероятно, был любопытен и молча ждал.

— Князь тебя не очень-то жалует, — говорил Михно, — это всем известно и тебе тоже. Дал тебе каштелянство, чтоб отделаться, ради твоего отца и низких твоих поклонов. Мечтаешь о воеводстве — но напрасно. Не получишь его. Впрочем, что тут воду варить? Пшемыслав ваш на княжестве не удержится. Землевладельцы его выгонят. Он убийца собственной жены, хочет быть нашим тираном. Бранденбуржцы точат на него зубы, силезцы его не выносят и хватают все, что у него есть, Поморья он не дождется. В снах он видит корону — получит ее в аду у Люцифера!

— Молчи же! — угрюмо перебил Сендзивуй.

— Почему же мне молчать? — ответил Заремба. — Слушай, не слушай, а я должен говорить. Если б ты был умен, да послушался меня, так пошел бы выше, чем теперь.

Каштелян опять нетерпеливо оборвал его:

— Глупости говорите!

— Думай, что угодно! Я еду из Вроцлава от князя Генриха. Мне велели тебя расспросить.

Испуганный и удивленный Сендзивуй живо повернулся.

— Молчи ты со своим князем. Обоих вас знать не желаю. Если будешь дальше рассказывать о таких нечестных делах, кто тебе поручится, что я не велю тебя арестовать?

Заремба засмеялся.

— Не велишь и не выдашь меня! — воскликнул. — Я тебя знаю. У тебя внутри то, что у меня снаружи. Я тебя ни к чему не принуждаю, но мы старые товарищи, я тебе желаю добра. Надо оглядываться на обе стороны. Кто знает, что будет?

— А ты оглядывался, когда влез в эту кашу, где теперь сидишь? — возразил Сендзивуй.

— Это будет видно, — сказал Заремба. — Теперь поговорим, как пристало старым товарищам, хотя ты каштелян, а я бродяга. Я тебе говорю правду. Князь Генрих Вроцлавский хотел бы с тобой поближе познакомиться. Поезжай как-нибудь к нему… может быть, это обоим пригодится.

Сендзивуй испытующе взглянул.

— Потише! — сказал он, смутившись. Заремба подмигнул.

— Послушай, твоему князю ничто не поможет, он должен пасть. Завтра, через год-два — я не знаю, но хотя бы и провозгласил себя королем, это его не минует. Если его коронуют, как ему хочется, тем скорее падет. Землевладельцы знают, что такое король. Теперь он ими помыкает, пока князь, а потом сядет на шею.

Так рассуждая, Заремба посматривал на Сендзивуя, следя за произведенным впечатлением. Каштелян, однако, обнаруживал только беспокойство и нетерпение.

Михно несколько изменил разговор.

— За вашу долгую службу не можете похвастаться большой милостью Пшемыслава, — промолвил он. — Болеслав Благочестивый пожаловал вас гофмейстером своего двора; следовало вам получить что-нибудь больше, чем калишское каштелянство.

— Следовало мне получить воеводство, — вырвалось у Сенд-зивуя, — не другому, а мне. Случилось беззаконие!

— Пшемыслав не на вашей стороне, — добавил Заремба, — ваша служба пропадает даром.

Им помешали. Заремба, энергичный и отважный, вечером опять вернулся, хотя близок был час прибытия князя.

— Как? Вы еще здесь? — спросил каштелян. — Ведь это безумие. Если бы кто из придворных приехал, да вас увидел?

— Этого-то мне и надо, — ответил равнодушно Заремба. — Там у меня много друзей, я бы их повидал с удовольствием.

Эта дерзость испугала Сендзивуя.

— Еще наткнешься на кого, кто велит тебя арестовать! Убирайся отсюда, я не хочу тебя здесь видеть. Уходи!

— Не беспокойтесь, — сказал Заремба. — Ведь невозможно вам уследить за всеми, когда тут такое сборище. Я не боюсь и останусь. Не скрываю, что буду сговариваться против князя, но это мое дело; вы за это не отвечаете.

Он смотрел ему прямо в глаза.

— Раньше или позже, но и вы к нам присоединитесь, — заключил он. — Обиду забыть трудно, а я ручаюсь, что князь Генрих вознаградит ее.

Как случилось, что Заремба переночевал в какой-то коморке и во время съезда был в Калише, о чем каштелян знал, объяснить трудно.

Когда вечером в замке был пир и не обращали особого внимания на окружающих, так как с епископами приехало много неизвестных, Заремба стал поджидать в темных коридорах подвыпивших дворян, среди которых имел много друзей.

К их числу принадлежал и молодой Зуб, сын гнезненского ловчего, старый друг Налэнча и Михно. Увидев Зарембу, он сильно испугался.

— Как ты рискнул сюда пробраться? — воскликнул он. — Узнает кто-нибудь тебя, укажет, и погибнешь!

— Не боюсь, — ответил Михно, ведя его в сторону. — Видишь, хожу смело; это должно тебе показать, что у меня здесь свои, и что я покоен. Ваш князь окружен такими, как я.

Зуба это не успокоило, и он, дрожа, порывался уйти, а Заремба смеялся.

— Эх, трусишка, — говорил он, — половина людей перепилась, вторая занята тем, чтобы напиться, а на меня некому обращать внимания. Я не собираюсь уговаривать тебя, но хочу знать кое-что.

И, придерживая его за пояс, продолжал расспросы.

— Говори, что делал Пшемко после убийства, когда его приказ исполнили? Ведь вы его видели?

— Ничего он не приказывал, — возразил Зуб, — неправда! Он был в отчаянии! Мина должна была бежать от его гнева, едва ее не убил.

Заремба иронически хохотал.