Калле Блюмквист и Расмус

Сытый до отвала, Калле прокрался по лестнице на второй этаж. Очень важно было не наступить на скрипучие ступеньки – ведь его мама обладала удивительной способностью просыпаться от этого скрипа, причём когда его производил Калле. Феномен сверхъестественный, требующий самых глубоких психологических исследований, считал знаменитый сыщик.

Сейчас он не хотел будить ни отца, ни мать. Он только намеревался взять рюкзак, спальный мешок и кое-какую мелочь для кемпинга. Не дай бог проснутся родители, тогда на объяснения уйдёт слишком много времени. За все эти годы Калле научился мастерски избегать скрипучие ступеньки, так что он, целый и невредимый, благополучно спустился к Андерсу в магазин.

В половине четвёртого утра на дорогу, вьющуюся в сторону моря, выехал мотоцикл. На прилавке «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста» остался лежать кусок обёрточной бумаги со следующим сообщением:

Дорогой папочка, в счёт жалованья за этот месяц я взял:

1 кг колбасы;

1 кг сосисок;

1,5 кг копчёной ветчины;

10 штук тех маленьких сырков (ты знаешь каких);

4 батона;

0,5 кг сыра;

1 кг масла;

1 упаковку спичек;

10 плиток шоколада по 50 эре;

2 пачки какао;

2 пачки сухого молока;

1 кг сахарного песку;

5 пачек жевательной резинки;

10 литров бензина в канистре со склада;

10 брикетиков для спиртовки.

И может быть, ещё что-то, сейчас не помню. Я понимаю, ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, то не сердился бы, я уверен. Будь добр, скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, пусть не беспокоятся. Очень прошу тебя, не сердись, разве не был я тебе хорошим сыном?.. Ой, лучше я на этом закончу, а то я растрогался.

Сердечный привет маме.

Ваш Калле.

Ты ведь не сердишься?

Ева-Лотта беспокойно спала всю ночь и проснулась с предчувствием чего-то нехорошего. Она волновалась за Калле и Андерса – как они там? Что с бумагами? Неизвестность всегда мучительна, и Ева-Лотта решила пойти в наступление, как только Никке явится с завтраком. Но когда Никке наконец появился, он был так зол, что Ева-Лотта заколебалась. Расмус радостно прочирикал: «Доброе утро!», но Никке не обратил на него никакого внимания и прямиком направился к Еве-Лотте.

– Чертовка! – сказал он жёстко.

– Да ну! – ответила Ева-Лотта.

– Ты же врёшь, как старый мерин! И не стыдно тебе? Разве не ты сказала шефу, когда он тебя допрашивал, что ты была одна? Ну той ночью, когда забралась в машину?

– Ты хочешь сказать, той ночью, когда вы похищали Расмуса?

– Да, когда мы… Иди ты к чёрту… – выругался Никке. – Так говорила?

– Говорила.

– И наврала, – сказал Никке.

– Это как? – спросила Ева-Лотта.

– «Это как»? – передразнил её Никке, побагровев от злости. – «Это как?» Да с тобой были ещё два парня, признавайся уж.

– Подумать только, а ведь и правда были, – ответила довольная Ева-Лотта.

– Правильно, это Андерс и Калле, – встрял Расмус. – Потому что они играют в Белую розу вместе с Эвой-Лоттой. Я тоже буду Белой розой. Во как!

Но Ева-Лотта вдруг похолодела от ужаса: не означает ли это, что Калле и Андерс пойманы? В таком случае всем им конец. Она почувствовала, что должна тут же немедленно всё узнать – этой неизвестности она не выдержит больше ни минуты.

– А ты откуда знаешь, что они были со мной? – спросила она как можно более равнодушно.

– Да потому что эти проклятые сопляки увели бумаги, которые нужны моему шефу, прямо у него из-под носа, – ответил Никке, сердито глядя на неё.

– Ура! – воскликнула Ева-Лотта. – Ура, ура!

– Ура! – повторил Расмус. – Ура!

Никке обернулся к Расмусу, в его глазах были печаль и беспокойство.

– Ты вот тут радуешься, – пробормотал он, – а ведь скоро перестанешь, когда они придут и заберут тебя, чтобы отправить за границу.

– Что ты сказал?! – закричала Ева-Лотта.

– Я сказал, что они заберут Расмуса и отправят его за границу, вот что я сказал. Завтра вечером сюда прилетит самолёт и заберёт его.

Еву-Лотту передёрнуло. Но потом она с криком накинулась на Никке:

– Это же гнусно! Подло! Какие же вы мерзкие! Подлые старые киднепперы!

Никке не защищался. Он дал ей себя поколотить. Сидел тихо и казался очень усталым – ведь он почти не спал этой ночью.

– Дёрнула же их нелёгкая совать нос не в своё дело, – сказал он наконец. – Неужели нельзя было отдать Петерсу те бумаги – сколько из-за них шуму! – и покончить со всем этим. Не было бы никакой мороки.