Каллиграф

– Никак.

– Из-за этой la bella donna [42]?

– Я могу видеть ее со своего рабочего места. Она приходит в мой сад – более или менее обнаженная.

– О… тогда ты должен выбрать другое место для работы. Перенеси стол в соседнюю комнату.

Я вздохнул:

– Это означает, что придется перетаскивать все, что находится у меня в студии, Карла: и доску, и чернила, и перья, и…

– Чем красивее женщина, тем больше неприятностей она приносит, Джаспер. Всегда так. Это жизнь. Бог желает, чтобы красота была связана с проблемами.

8. Диета любви

О, как громоздко неуклюжа
Моя любовь; теперь мне предстоит
Ей сделать талию поуже,
Умерить аппетит.
Кормить ее лишь тем (долой раздумья!) —
Что ей совсем не впрок – благоразумьем! [43]

Когда я вернулся к рабочей доске, все надежды на размеренную плодотворную работу были потеряны. Но я был намерен выдержать жесткое напряжение. Чтобы выжить, я спланировал новый режим дня. Я уповал на то, что небо останется серым, но – как только появится солнце – я переключусь на наблюдение за своей Венерой. После каждого написанного слова я буду отрываться от работы и становиться коленями на табурет, выглядывать из окна и тщательно осматривать весь сад. Затем, к концу строки, я позволю себе более подробную рекогносцировку: я либо пойду в гостиную, чтобы изменить угол обзора и сканировать квадрат за квадратом, наваливаясь на карниз (якобы для того, чтобы подстричь своевольно разросшуюся мяту, сплетавшуюся с базиликом или тянущуюся к запущенному эстрагону); либо опушу жалюзи в студии, встану на табурет (лучший обзор открывался, если выпрямиться во весь рост) и буду смотреть в щелочку. А однажды, возможно, мне удастся заметить, как она выходит из сада или идет мимо по улице, направляясь к дому, и тогда я смогу убедиться, что она живет в доме напротив.

Чтобы дать вам представление о том, как действовал мой метод, придется сказать, что исполнение второй и третьей строк стихотворения «Диета любви», которое следовало за «Воздухом и Ангелами», проходило примерно так: О(взгляд из окна), как(взгляд) громоздко(взгляд) неуклюжа(взгляд) моя любовь(взгляд – ну, что же, иногда я могу написать два слова подряд; перо в сторону, проход в гостиную, ложусь на карниз, и смотрю, смотрю, смотрю). Назад в студию. Теперь(взгляд из окна) мне(взгляд) предстоит(более длительная проверка, поскольку строка кончилась). И так далее.

В действительности это оказалось не так трудно, как я предполагал. С одной стороны, я быстро вошел в ритм стиха в соответствии с пунктуацией – пауза в одну шестнадцатую долю приходилась на запятую, одна восьмая – на точку с запятой, четверть соответствовала точке. С другой стороны, поначалу сомневаясь в возможности при таком режиме закончить хотя бы одну строку, я с удивлением обнаружил, что стал писать чуть быстрее, чем обычно. Что, само по себе, было весьма неплохо.

Отчасти это связано с характером самого стихотворения «Диета любви». Для сочинения, которое было вдохновлено не слишком удачным каламбуром, [44]оно было необычайно выразительным. Обратите внимание на оборот «громоздко неуклюжа» – эти слова сами по себе неповоротливы и нескладны. Какой другой поэт осмелился бы начать любовное стихотворение столь путающими и тяжеловесными образами? И все же посмотрите, как Донн контролирует и уравновешивает их, даже когда позволяет им вздыматься и выпирать: он начинает первую строку прекрасным пятистопным ямбом, позволяет второй строке приобрести лишний слог, а затем снова туго затягивает метрический пояс, затягивая талию и любви, и самому стихотворению («ей сделать талию поуже») и поддерживая равновесие стиха. И этот сложнейший ритм умело управляется, пока не завершается самым важным для нас словом, обладающим наибольшим весом – «благоразумьем».

Благоразумие – вот что любовь переносит хуже всего.

В пятницу она не появилась, и было все еще пасмурно, когда утром в субботу, как я и просил, пришел Уильям. В качестве разведчика он превзошел все ожидания. У нас состоялось короткое «обсуждение операции за завтраком», состоявшееся в том самом кафе «Данило». Уильям сообщил мне «ключевые сведения», собранные в ходе расследования. В тот период Уильям проводил массу времени в общении с очень умными и талантливыми людьми, находящимися в авангарде делового мира, и его манера изложения была особенно изощренной и элегантной.