Каллиграф

Я сел за стол, чтобы заполнить требования, выписав шифры и названия по запискам, сделанным заранее, в Лондоне. Когда я передал требования сотруднику, мы смогли немного побродить по библиотеке, разглядывая стеллажи, потолок, высокие ясные окна, рукописи, лампы, стараясь при этом говорить совсем тихо. И хотя легенда о том, что в Рим я поехал, чтобы поработать с рукописями, отчасти была вымышленной – в Британском музее есть практически все, что может понадобиться каллиграфу, – теперь я не мог сдержать восторга от того, что меня окружало такое количество истинных произведений искусства. Каждый раз, когда я вижу – держу в руках – работу настоящего мастера, жившего сотни, а может быть, тысячи лет назад, мне чудится, что я могу поговорить с ним, как будто писец только что отложил в сторону перо и вышел в соседнюю комнату за хлебом и сыром и с минуты на минуту вернется. И разделяющие нас столетия растворяются. У произведений, созданных истинными художниками, совершенствовавшими свое искусство изо дня в день, есть удивительное свойство: строки, созданные ими, кажутся написанными без всяких усилий, одним движением пера – благодаря этому слова кажутся только что написанными. К сожалению работа большинства современных каллиграфов характеризуется скорее судорожной неловкостью. Более чем в любой другой художественной форме вы видите и чувствуете процесс создания отдельных составляющих произведения, даже глядя на законченную работу во всем его великолепии. И это одновременно возвышает и смиряет дух.

– Боже мой, что это? – приглушенно воскликнула Мадлен, указывая на отдельный лист, зажатый между двумя тонкими пластинами оргстекла. – Кто способен прочитать такое?

Я подошел ближе к ней.

– Этот шрифт называется равеннский канцелярский.[110] Я знаю, выглядит так, как будто по странице пробежал паук.

– А какая это эпоха? – Она осторожно взяла в руки стеклянную пластину. – Это кажется настоящей драгоценностью.

– В точности не знаю, надо спросить отца Седрика. Но похоже на позднероманское письмо, названное так из-за того, что оно появилось на территориях варварских королевств, созданных на обломках Римской империи. Я бы рискнул предположить, что рукопись датируется периодом между 500 и 700 годами – или около того.

– Ты можешь это прочитать?

– Я могу разобрать слова, да. Но мой латинский не настолько…

– О чем здесь говорится?

– По-моему, это какой-то список, – объяснил я. – Видишь, писец использовал систему, которую мы назвали бы таблицей сокращений – вот эти длинные тонкие завитки под словами. Речь идет о каком-то регистре или свидетельстве. Не думаю, что этот документ сам по себе представляет огромную ценность – с точки зрения содержания, я имею в виду, – но он важен как образец.

– Но почему его так трудно прочесть?

– В свое время это было не так уж трудно. Во всяком случае, для тех, кто жил в Равенне, потому что этот почерк был их собственным изобретением – им он нравился: такой красивый и особенный, ни на что не похожий.

– Вид у него безумный.

– Это всего лишь предубеждение. Каждая область развивала свой уникальный стиль письма и чрезвычайно гордилась им. Это как разнообразные диалекты или различные местные особенности архитектуры, у каждой есть свои странности, но, естественно, люди путешествовали, и все это смешивалось, так что постепенно возникали гибриды, и взаимные смещения, и вариации, и все такое прочее – знаешь, как люди, которые говорят в Эльзасе по-французски с немецким акцентом.

Я тоже начал говорить библиотекарским шепотом.

– Равенна прославилась, в частности, благодаря очень компактному письму – изысканно заостренному – полному связок между буквами и сокращений. Они усовершенствовали более ранний курсив, который римляне…

– Курсив? Что это такое?

– Курсив – это почерк, придуманный для ускорения письма – в нем больше связок между буквами и специальных приемов, называемых лигатурами: например, здесь это соединение букв А и Е – и еще множество петель. А Равенна сделала этот тип письма весьма элегантным и формализованным – скажем, их высокое L, или изгиб линии R, или способ украшения концов слов особыми завитками, как будто буква расцветает. Именно это делает почерк таким особенным: сочетание легкости и продуманности.

– А ты можешь так написать? – Она испытующе смотрела на меня.

– Нет. Не сразу. Я никогда, не изучал равеннский канцелярский почерк, но я мог бы – если попрактиковаться некоторое время. Это как изучение новой музыкальной пьесы. Надо разделить целое на элементы и изучать их фрагмент за фрагментом. Уходит куча времени, но, когда осваиваешь базовые приемы, совершаешь резкий прорыв.

– Тогда покажи мне почерк, которым ты владеешь.