Каллиграфия

Итак, дерево приняло дощечку, и та намертво срослась с корой, как если б была промазана клеем. Воодушевленная событием, студентка открыла в себе второе дыхание и небывалую прыгучесть. Она исполнила вокруг сакуры ирландский танец, и, ничуть не запыхавшись, сообщила, что с этого дня берет на себя ответственность по уходу за растением, после чего резво ускакала за ограду — оповестить сэнсэя.

Кристиан пытался обрести равновесие. Он был разбит, как покромсанный бурей корабль. Разломан на куски. Мысли толклись в его бедной голове подобно тому, как суетятся матросы, впопыхах покидая судно.

— Прекратится это когда-нибудь?! — простонал он, застыв в позе «Журавль расправляет крылья». И тут за соснами замаячила фигурка Джулии.

«Мой ненаглядный, иссушающий сирокко, — подумал он, завидев развевающиеся на ветру кудри ученицы. — Ведь ты виной всему, что со мной происходит».

Она выбежала на пляж, и ей в лицо дохнул вечерний бриз.

— Синьор Кимура! Я вас повсюду разыскиваю! Никогда не поверите! Это нечто грандиозное! — запрыгала она.

Человек-в-черном невольно заулыбался.

— Что ты еще натворила?

— У меня получилось, получилось! Аризу… посвятила меня в свою тайну, и теперь я счастливая хозяйка целого дерева,… дерева Клеопатры!

— А кто такая Клеопатра?

— Та, которая избежит силков работорговцев! — выпалила Джулия, и Кристиану сделалось не по себе. Ее слова обладали поистине магической силой!

— Ай-яй, вы снова увяли. Не к добру, — молвила студентка, утратив задор. — Сегодня вы мне определенно не нравитесь.

«Работорговцы… От них столько вреда, столько страданий. Зачем я связался с ними?!»

Внезапно Кристиан сжал ее руки и устремил на нее долгий, пронзительный и безмерно глубокий взгляд.

— Я бы так хотел быть откровенным с тобой, но… — он запнулся. — Вот что: если однажды ты намеришься отыскать логово этих преступников, можешь рассчитывать на мою поддержку.

— Бесконечно вам признательна, — пробормотала Джулия, высвобождая руки. — Я и не помышляла об этом. Очистить улицы от негодяев, от рыскающих в человеческом образе волков… Вы подали мне блестящую идею!

Она оглянулась на море: солнечный диск утопал в невесомой дымке. Ярко-розовые облака — точно такие, как на одном из фотографических пейзажей Паулу Флопа, — застелили полнеба, а на сатиновый берег лениво наползали потемневшие волны.

— День на исходе. Как бы не хватились нас в Академии… — сказала она, затрепетав под его пристальным взором.

Глава 4. Выбор Лизы

Взмокшего и всклокоченного Франческо швыряло из кабинета в кабинет, в отведенной ему лаборатории штормило, а его самого видели то с огромным термометром в кармане, то с непомерного объема цилиндром под мышкой. В его калькуляторе села батарейка, часы барахлили, а крыса, которую он собирался зарезать в целях эксперимента, забилась под громоздкую установку для получения дистиллированной воды и ни в какую не желала вылезать.

— Беда, ох беда! — голосил Франческо, носясь по коридору, как полоумный. Он поднял на уши кафедру биофизики, а товарищей с кафедры генетики озаботил просьбой добыть ему длинную палку для отлова крысы. Несчастное животное скреблось по линолеуму и жалобно пищало, а через стойку от водяного фильтра булькала и плевалась кипятком кастрюля на электроплитке. Горе-экспериментатор забыл снять с водяной бани пробирки, и часть из них полопалась. В общем, ему ничего не оставалось, как сетовать на свою неорганизованность, с чем он успешно справлялся всю первую половину дня. А после обеда его стали атаковать тревожные мысли, среди которых непостижимым образом затесались мысли об Аннет. Выяснилось, что она вегетарианка.

— Ну и что с того? — недоумевала Роза. — Тебе-то какая разница?

— Мне?! Да как же? Я ведь…э-э-э…

— Не надо, не говори. Я поняла по твоему виду: ты потерял голову.

— Еще не потерял! — возразил было Франческо.

— Но всё к тому клонится. Здравомыслие, друг мой, это такая тонкая вещь, которая нет-нет да и просочится между пальцев, если ее не беречь. А Веку, будь она хоть сама Антонелла Муларони[5], не заслуживает твоих жертв.

— Да ладно, не преувеличивай! Я всего-навсего откажусь от своей любимой ветчины, куриных ножек, паштета, мясных рулетиков,… пельменей… О-ох! — он чуть не прослезился. — Как тяжко-то!

Роза скрестила на груди руки и торжествующе откинулась на спинку стула.

— Хлебнешь ты еще с ней лиха, — авторитетно заявила она.

Франческо гордо выпрямился.

— Как бы ни так! К твоему сведению, у жителей Родоса любители рыбы были в почете, не в пример охотникам до мясных блюд, коих без зазрения совести именовали обжорами.

— Прибегаешь к утешительным страницам истории? В добрый час! — съехидничала Соле. — Посмотрим, сколько дней ты продержишься на рыбе.

Франческо показал ей язык.

Спустя сутки он выглядел так, словно объелся кислых яблок, что, конечно же, не укрылось от всеведущей Мирей. Новость, облетевшая общежитие на хвосте сороки-Розы, потрясла и возмутила ее.

— Предатель! — бросила она Росси в лицо, когда тот заявился в гостиную четвертого апартамента. — Ты исключаешься из нашего союза.