Камарад

В бревенчатом доме тишина, где-то тикают часы да, невиданная роскошь – кошка намывается. Федул уверенно идет по коридору, но с каждым шагом старается ступать тихо. Вот он дошел, вернее, подкрался к двери в комнату и легонько стукнул костяшками пальцев о косяк. Через миг дверь плавно и без единого скрипа отворилась. На нас посмотрела женщина лет сорока пяти.

– Что? – выдохнул Федул с тревогой и болью в голосе.

– Все так же, – отрицательно покачала та головой.

– Оксан, ты иди, – кивнул он ей, – я вот доктора привел.

Женщина смерила меня взглядом, задержалась глазами на висящем на плече автомате, удивленно посмотрела на старосту, но ничего не сказала. Хотя в ее глазах прочел недоумение и неуверенность в здравом разуме Федула. Она не спешит уходить, недоверчиво смотрит.

– У меня есть лекарство, а доктор из меня, что из коровы бык, – тихо сказал я женщине. Федул уже вошел в комнату и моих слов не слышал.

– Понятно, – печально улыбнулась та краешком губ, после чего вышла в коридор, а я вошел и осмотрелся.

Просторная комната, чистые занавески, полки с книгами, письменный стол и гардероб, кресло-качалка у окна и кровать. На ней, вся красная лежит девчушка лет двенадцати. На ее лбу блестит пот, черные волосы разметались по мокрой подушке. Твою мать! Никак не рассчитывал, что это ребенок! Как ее коньячком-то поить?! Федул тем временем мокнул бинт в таз с водой, отжал его и стал смачивать или стирать с лица дочери пот.

– Зараза какая-то к ней прицепилась. Кашля нет, соплей тоже, а температура высоченная и сама без сознания, – прокомментировал состояние Даши отец.

– Давно она так? – сглотнул я слюну.

– Пятый день. Почувствовала себя плохо, легла и уже не встала, – Федул нахмурился и бросил на меня обеспокоенный взгляд:

– Лечить-то будешь?

– Попытаюсь, – потер я свою щетину, а потом пояснил: – Никак не думал, что увижу перед собой ребенка, вот и думаю над дозировкой.

– И хрен ли ты думаешь, если на доктора не учился? Пытайся, хоть что-то сделать!

Ну, знает он прекрасно, что я не медик и никогда им не являлся. Да и что говорить, такие профессии в наше время востребованы, не в каждом поселении их можно встретить, а там где они есть, то с них пылинки сдувают. Я пару раз возил из одного поселения доктора к больному, так за его посещение заплатили чуть ли не тонну виски!

– Стакан дай, – попросил я старосту и достал флягу.

Разбавлять или нет, вот в чем вопрос! Решил, что двадцать грамм ее организм может принять. Взял таз и подошел к распахнутому окну, выплеснул воду. В стакан налил лечебный напиток, а грамм двести плеснул в таз. Федул с шумом втянул воздух и поперхнулся кашлем.

– Кир, твою мать! Это же коньяк! Хрена ли ты удумал?!

Девочка вдруг захрипела и выгнулась дугой. Ее глаза открылись, и она обвела комнату мутным взглядом.

– Папа, – чуть слышно позвала она.

– Да, доченька! – бухнулся перед ней на колени староста. – Да, милая! Как ты Дашенька?

– Па, все кружится и… – она говорит с трудом, делая большие паузы, – перед глазами… плывет все, в животе… больно и ноги замерзли…

Девочка замолкла и закатила глаза. Очнулась перед смертью.

– Отойди, – попытался отодвинуть Федула рукой, но тот сидит изваянием и гладит руку дочери, а у самого слезы градом.

– Доченька, Дашенька, – беспрестанно шепчет он. – Ты же единственная моя кровиночка!

– Да отойди ты! – потряс его, а потом саданул левым кулаком по челюсти и добавил ногой в живот.

Федул отлетел к окну и… Что он та делает мне до одного места, ребенка надо попытаться спасти. Склонился над Дашей и одной рукой нажал на щеки, а в распахнувшийся рот вылил лечебную настойку неизвестного происхождения. Уверенности нет, что делаю правильно, но попытаться обязан, не ради собственной шкуры, а ради ребенка! Зажал рот Даше и, дождался, когда она сделала судорожный глоток. Девочку бьет дрожь и, похоже, сводит мышц. Взял бинт и окунул его в таз, смочил и стал протирать голову ребенка.

– Раздень ее, – процедил папаше, который оклемался от моих ударов и уже передернул затвор на пистолете. – Живо! – прикрикнул я.

Руки у Федула дрожат, он отшвырнул пистолет в сторону и скинул с девочки одеяло. Рубашку разорвал одним движением, а потом посмотрел на меня, ожидая указаний, я же сделал шаг назад и сказал:

– Протри ее тело.

Староста склонился над дочерью, а я сел на пол и прикрыл глаза. Хрипит девочка, дыхание рваное, сколько так сидел не знаю, но вот что-то изменилось. Сначала выровнялось дыхание, потом ушли хрипы. Открыл глаза, а Федул сидит перед кроватью и крестится.

– Накрой ее, не дай бог, простудится, – сказал ему.

Староста посмотрел на меня и… поклонился. После чего укутал Дашу в одеяло и прошептал:

– У нее жар спал, спит.

Я подошел к кровати и улыбнулся, лицо девочки счастливое, она чему-то улыбается во сне, а улыбка светлая и заразительная. Положил ей руку на лоб – прохладный, нет жара.

– Пошли, – кивнул Федулу, – не будем мешать.

Мы вышли, а за порогом стоит Оксана и с тревогой смотрит на старосту.