Камасутра духовных танцев. Записки Юродивого

Ты прости меня за грубость мою,
за отсутствие гламура в строке
и за то, что я к тебе пристаю,
нарушая вековой этикет.

Я нарочно подливаю в огонь

слов солёных и мечты дерзкой спирт,
чтоб нарушить летаргический сон,
сон сознания, что в коконе спит.

Кокон глянца поглощает весь мир,

не давая проявляться Душе,
и гламурный нарисованный сыр
кокон глянца превращает в клише,

и старается себе подчинить

мир наивный и святую тебя,
чтоб порвать ту вертикальную нить,
что меня к тебе пришила любя.

Но я знаю, что в тебе навсегда

сверхнормальный мой останется драйв,
потому что я сумею отдать
амазонке постижения кайф.

Кайф Любви, что нестандартной тобой

будет понят и принят до дна…
Мы с тобою нашей тайной игрой
мирозданье приведём в мир Огня,

в мир Огня?, что вне догматов горит,

пробуждая в людях сущность Творца…
Я хочу тебя Мечтой напоить,
нестерильным словом Бога-Отца.

Ты прости меня за грубость мою,

за отсутствие гламура в строке,
я ведь к Сердцу твоему пристаю,
хоть меж ног твоих свершаю пике…

15.08.2007, Пенза

«Я пил «божоле-вилляж»…»

Я пил «божоле-вилляж» —
молодое вино – за тебя,
за твой крутой пилотаж,
который арканил я.
Арканил смешной ездой,
но дело вовсе не в том,
я любовался тобой,
хоть был грубоватым тон.

Твой тон и слова твои

прохладней бывали льда,
я думал: ну что ты творишь?
Ну чем виноват Джигурда,

что не умеет на льду

творить «плие» на коньках?

Но годы когда пройдут,

поймёшь ты, забыв про страх:
он падал, учась летать,
и разбивался в кровь,
только б тебя познать
не в лабиринтах снов,
а наяву – без льда,
без пилотажных схем
войти в тебя и отдать,
себя отдать – насовсем…

Я пил «божоле-вилляж» —

молодое вино – за тебя,
за наш норррмааальный вираж,
в котором так счастлив я.

Ночь 16.08.2007, поезд Пенза – Москва

«Ты не знаешь, почему мне так грустно?..»

Тебя украли у меня,

причём куда и кто – не знал я
и онемел я в ожиданьях,
и в огненных своих желаньях
вдруг стал, как мавр Отелло, я.
И это длилось ночь и день,
пока тебя я не услышал.
Моя домой вернулась крыша,
пред тем от чувственных излишеств
сорвавшаяся набекрень…