Камбер Кулдский

Коул подошел совсем близко, так что у Катана не было возможности объехать его.

— Хорошо ли ты спал, брат мой? Ты выглядишь очень утомленным.

Катан мысленно выругался, но постарался скрыть чувства.

— Хорошо. Благодарю. А ты?

— Я обычно плохо сплю, — пожаловался Коул. Он осторожно следил за выражением лица Катана. — Но у меня нет причин для беспокойства.

Он посмотрел на солнце, играя своим кнутом, и перевел взгляд на Катана.

— Я слышал, у тебя появился новый паж, — сказал он как бы между прочим.

— Новый паж?

— Да, тот, кого ты выбрал среди заключенных.

Катан почувствовал, что все мышцы его напряглись. Он удивился, что Коулу уже все известно. Должно быть, Молдред рассказал о случившемся в тюрьме всему двору.

— Это правда, — наконец сказал он, — я каждый год посылал несколько юношей для обучения. Почему ты спрашиваешь?

Коул пожал плечами.

— Просто так. Я любопытен. Думаю, ты догадываешься, что стал темой пересудов при дворе, когда вернулся Молдред.

— Очень рад, что доставил развлечение всему двору даже в свое отсутствие, — сказал Катан самым безразличным тоном, каким только мог. — Ну а теперь извини, у меня дела. Да и у тебя тоже.

Он хотел пройти мимо Коула в часовню, но тот, положив ему руку на плечо, задержал его.

— Его Величество сегодня в хорошем настроении, Катан, — сказал он. — Он просил меня ехать рядом с ним на охоту.

— Ты ждешь от меня поздравлений?

— Дело твое. Однако если ты хочешь сказать или сделать что-то такое, что приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным, каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник…

— Об этом ты можешь не беспокоиться, — сказал Катан без всякого выражения. — Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти, я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву двое невинных.

— Невинных? — Коул скептически поднял бровь, давая Катану дорогу. — Я лично в этом сомневаюсь. Но вы, Мак-Рори, странные люди.

Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не говоря ни с кем. Умница Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить. Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.

Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа, причем один из них — труп ребенка.

У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех, кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум. Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.

Теперь он не мог найти успокоения…

* * *

Закончился октябрь, а с ним и казни заложников, Верный своему слову, Имре не отменил казни и не возобновил репрессии против убийц Раннульфа. Крестьяне оплакивали своих земляков, но по крайней мере новых смертей не было.

Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан, который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.

Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной тренировке Дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имре. Эта черта раньше была несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.

Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан, — это тщательно скрывать свое горе.

Имре уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и отправился вместе с Реваном в святой Лиам к своему брату-священнику. Однако это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым рассветом в течение двадцати пяти дней.

Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.