Камбоджа и год ЮНТАК

У некоторых попрошаек не было пальцев, конечностей или глаз, не говоря уже о мужьях, ванных или чистой одежде. Однажды я увидел там слепого, который бродил по рынку, играя на гитаре. Гитара, как и ее владелец, была на грани – она не рассыпалась только потому, что к ней был приклеен чехол из мешковины. Музыкант держал гитару прямо перед собой, чтобы не задеть других людей, пробираясь через толпу. Перед ним шла женщина лет сорока, его жена. Она тоже была слепая. Короткая веревка тянулась от талии женщины к штанам мужа. Ее рваная рубашка была расстегнута, обнажая обвисшую грудь, вскормившую ребенка. Одной рукой она держалась за плечо маленького мальчика, очевидно сына, который шел перед ними и был зрячим. Не нужно было знать кхмер, чтобы понять, что ее муж пел погребальную песню о человеке, которому никогда не везло. Он знал всего несколько аккордов. Люди на рынке были довольно суровы, но даже они оборачивались вслед этой семье.

Как-то раз моим гостем за ланчем оказался человек с ампутированной ниже колена ногой (небольшое увечье по сравнению с тем, как были искалечены многие из расположившихся у входа на рынок). Он продолжал носить армейскую форму, как и почти все другие ампутированные, и в нем чувствовалась некая военная выправка – возможно, бывший офицер. Он понял, что я пребываю в плохом настроении, страдаю от одиночества или похмелья – или от всего этого одновременно. Оставаясь в душе лидером, он посмотрел на меня взглядом, в котором читалось: “Привет, парень, как ты?”

Я отвернулся.

Он не отступил.

– Еда неплоха, а? – улыбнулся он.

– Ничего, – ответил я.

Он предложил мне сигарету.

Я сказал ему, что не курю. Тогда он сам закурил, откинулся назад и представил пантомиму курящей кинозвезды. Я не смог удержаться от улыбки.

Как-то вечером, несколько месяцев спустя, я увидел, как он, пьяный, спотыкаясь, бредет по улице. Жизнь попрошайки в итоге уничтожила в нем все лучшее.

Однажды девушка-подросток довольно приятной наружности попросила у меня денег. Было похоже, что последний раз она стирала свою одежду до вступления в пубертатный период – теперь она трещала на ней по всем швам.

– Откуда ты? – спросил я ее.

– Я из провинции Свайриенг, дядя, – сказала она.

– И что ты здесь делаешь?

– Ищу своего брата.

– Ты уже его нашла?

– Нет. Еще нет.

– Где он, как ты думаешь?

– Я не знаю, дядя. Только знаю, что он где-то в Пномпене.

– Понятно. – Я дал ей немного денег. – Удачи. Надеюсь, ты его найдешь.

Когда я закончил ланч и выходил с рынка, она меня опять увидела.

– Сэр, сэр, – сказала она, протягивая руку. – Деньги на еду.

– Я ж тебе только что дал денег. Не помнишь?

– Простите, дядя. Все иностранцы похожи.

В другой раз у госпиталя Калметт я пригласил женщину с маленьким сыном поесть со мной лапши. Мать засомневалась, а мальчик, которому было около шести, прижался к ней, обняв за талию. Его лицо светилось такой радостью, как будто я купил ему билет в Диснейлэнд.

– О мама, – прошептал он, заглядывая ей в глаза – давай позавтракаем.

У него было ужасное косоглазие. Они присели рядом со мной, и я купил им завтрак.

Офисная жизнь, адюльтер и леди из Таиланда

В офисе кризис следовал за кризисом, никто не понимал, что происходит, и это выливалось в большую проблему. Мы не видели и не понимали, к чему идем. Верна ли информация, которую мы собираем? Обрабатываем ли мы ее так, что она становится понятной для других? Будет ли она полезна? Мы не знали. Хьюго велел нам об этом не думать.

В начале июля из провинций начали прибывать толстые папки, набитые формами описания деревень, но нам было очень тяжело выбрать из них информацию для внесения в базу данных. Например, данные по провинции Пурсат, в которой было восемьсот деревень и пять округов, машинистки A, B и С могли внести в три разных компьютера за неделю, а в это время машинистки D, E и F вносили данные по другой провинции, Ратанакири, в которой было шестьсот деревень в девяти округах, в три других компьютера. Затем мы переносили данные из шести компьютеров в единую базу данных, чтобы сравнить Пурсат и Ратанакири. Это превращалось в большую проблему. Нам, безусловно, нужно было создать сеть, то есть подсоединить компьютеры друг к другу, но Хьюго, который считал, что начальство всегда право и его нельзя беспокоить, не захотел просить бюрократов ООН о такой сети, хотя потом ее создавали для разных подразделений ООН в Камбодже. Хьюго пытался найти свои собственные решения, ни одно из которых не было удачным. Персонал компьютерной комнаты кроме меня состоял еще из двух камбоджийцев, двух камбоджиек и одной тайки. Хьюго и Мохаммед Али, не переставая, курили в другой комнате. Мы все хорошо друг к другу относились, поэтому вместе съездили на несколько пикников, и вскоре женатый мужчина и одинокая женщина совершили прелюбодеяние. Но это был не я. Я присматривался к тайской леди по имени Лок.