Камчатская рапсодия

В мотострелковый батальон, узнав о начавшихся учениях с развёртыванием, неожиданно валом идут люди (обоего пола) в основном с окрестных, похоже, свалок и заброшенных посёлков. Других, «нормальных», несмотря на гениальный план начальника штаба войсковой части – обойти, загнать в море и взять в клещи, – поймать мало кого удалось. Более проворными люди оказались.

Добровольцев сейчас ловко сортирует прапорщик батальона товарищ Заходько. Обрусевший хохол, явно, иной раз, с украинским говором.

Личный состав батальона, свободные от службы солдаты срочники, какие офицеры, вся кухня, собравшись поодаль, рассевшись на броне боевой техники (и не на боевой уже, тоже) с интересом – лучше всякого кино – наблюдают разворачивающуюся фантастическую картину – «Добровольное хождение народа в армию»

Это явление сильно напоминает запись добровольцев завода «Красный пролетарий» на фронт. Только нервов в очереди почему-то больше, да ящиков с оружием нигде не видно. Может, поэтому столько нервов? Да нет, конечно, секрет прост: время в батальоне к обеду. Известное дело. Потому и толкаются добровольцы, бузят за первое место в очереди, стараясь в «обойму» попасть, чтоб сначала в баню, потом в столовую. Если пробьются. Добровольцы ругаются, напирают на стол, сдвигая порой инвентарь с места, вместе с ним, конечно, и прапорщика. Заходько нервничает.

– Ещё раз усем говорю, люды, – в непривычной для себя сутолоке, практически упустив из виду главную цель всей этой «сортировки», наливаясь красным цветом от напряжения, хрипит прапорщик. – Не толпитесь! Женщин нам щас вообще не надо… Не надо! Только мужчины, и только призывного возраста. Других прошу очистить территорию. Прошу! – Раздосадованно трясёт головой. – Ну что ты будешь з ными робить… – держась за стол, беспомощно оглядывается. – Совсем от порядка отбились.

Не слухають! – грозит. – Щас наряд вызову – узнаете!..

– А вот не имеете права, – громким голосом, почти на фальцете, истерично перебивает бабка. Вернее, не бабка, а, мягко сказать, женщина в возрасте. – Я тоже хочу Родину защищать. Я ветеран труда. У меня медаль есть! Я все законы знаю!

– А я могу быть санитаркой, – поддерживая, вторит ей другая… почти такая же, но в «бронебойных», толстенных очках. – Вот! Роды если срочные кому или, наоборот… В первую голову ко мне. Даже любую рану…

У меня и аптечка всегда наготове. C собой! Вот!

Прапорщик Заходько никогда не стоял в очередях, не участвовал в шумных гражданских собраниях, диспутах, разборках, вообще, можно сказать, нигде не был, кроме своей части. Хорошо знал силу воинской команды: «Молчать, рота. Отставить разговоры. Смирно! Бл… Итит твою…», и всё такое прочее. А тут растерялся.

– Граждане! Да какие у нас в армии роды!.. Бог с вами… Только теоретически. Не надо нам, я говорю, никаких санитарков, не надо!.. Ты, дед, тоже давай иди, по старости, отсюда, гуляй… И ты тоже, товарищ… И вы оба туда же… Геть! Отчепитесь вид стола! Не прикасайтесь, я казав, до мэнэ… Сгинь, нечиста сыла! Мыкробов ещё подцепишь з вас!

Дед, а может, и не дед совсем, а около того… их и не разберёшь сходу. Бородища до груди, волос на голове до плеч – срамота, по армейским меркам, свободная длинная рубаха, как у Льва Толстого в школьных учебниках, на портрете в рост. И вообще… Ещё и за рукав прапорщика требовательно дёргает.

– Да вы посмотрите, товарищ командир, какой я дед? Вы что! У меня же ни одного седого волоска, и зубы все… Не считая одного переднего, случайно выбили… Э-э-э… Случайно, извините, упал, ударился… Мне бы в баньку солдатскую, давно не был, переодеться бы, подкормиться и… и денег совсем не нужно… Автомат в руки, и всё. Я – боец. В порядке пожить ещё могу… хочется… А?!

Ему, конечно же, не дают полностью выступить, не митинг, не зал заседаний Госдумы, и там порой с трибуны, не считаясь с амбициями и званиями, за ноги сдёргивают, и здесь так же, «оратора» перебивают нервными возгласами:

– Быстрее вы там, давайте! Тут и другие есть… толкаются…

– Обед уже в батальоне скоро, не пролететь бы…

– Эй, ты там, мужик, аника-воин, ну-ка, вали, блин, быстрее от приёмной комиссии, не задерживай людей. Не засоряй, козёл, пространство…

Внешне человеческая копия с картины «Лев Толстой на отдыхе» на всё это не реагирует, не сдаётся. Уцепившись за край стола, мужик быстробыстро тараторит, понимая, не успеет, выжмут, – сгинет, значит, в пространстве за спинами толпы… как отработанная ракетная ступень в космосе…

– Товарищ начальник, товарищ начальник! Я вообще, если хотите знать, даже полковым трубачом на службе был, горнистом. Вот!

Заходько, услыхав вдруг про трубу, сделал стойку, как борзая перед гоном. Навострил уши. Вспомнил, зачем весь этот сыр-бор.

– Музыкантом, что ли? – с надеждой спрашивает.

«Горнист», обрадовался вопросу, как беспомощный пловец верёвке на краю пенного водопада, запричитал…

– Да-да, товарищ прапорщик, конечно. Почти три года, считай. Даже ефрейтором потом демобилизовался. Комсомольцем… И грамоты были. И потом…