Камея римской куртизанки

С соседками по камере она не разговаривала, только сидела в углу и раскачивалась, как маятник. И мычала тихонько, так что самая скандальная баба, Нелька по кличке Пирожок однажды не выдержала и устроила скандал, а другие ее поддержали.

– Уберите от нас психованную, – орали бабы, – с ней посидишь – сам психом станешь!

Никуда ее, конечно, не перевели, но к ней стал заходить пожилой человек в белом халате, с густыми клочковатыми бровями, и стал задавать ей вопросы – только вопросы были совсем другие, какие-то странные.

Он спрашивал Анну о ее детстве, еще спрашивал, что она думает о том-то и том-то, еще показывал какие-то странные картинки – черные размазанные кляксы, и спрашивал, что она на этих картинках видит. И часто качал головой.

А потом Анна узнала от той же Нельки, что как раз в это время у них в городе случилось еще одно убийство. Точно такое же, как то, в котором обвиняли Анну.

Жертва – молодая женщина, блондинка, работала официанткой в кафе на площади. У нее тоже были вырваны глаза, и во рту у нее был такой же цветок – темно-красная роза сорта «реверанс».

И тогда Анну перевели из той камеры, где дожидались суда, в обычную.

Она думала, что снова станут таскать на допросы, но говорил с ней только один рыжеволосый полицейский. И вопросов больше не задавал, а только смотрел сочувственно и писал какие-то бумаги.

А потом Анну перевезли в больницу, в палату с белыми стенами, и к ней снова зачастил пожилой человек с кустистыми бровями.

Ей давали какие-то таблетки и делали уколы, от которых все становилось безразлично и совсем не хотелось жить. Впрочем, жить ей и так не хотелось, но как-то по-другому.

Так прошло много времени. В больнице дни похожи один на другой, так что перестаешь их замечать.

А потом в один прекрасный день к Анне в палату снова зашел пожилой человек с кудлатыми бровями, он был очень жизнерадостный, потирал руки, улыбался и сказал, что Анна чувствует себя гораздо лучше и ее можно выписать.

Анна не стала спорить, хотя вовсе не чувствовала себя лучше.

Ее отпустили домой, и она стала жить одна. Потому что муж Ростислав за это время оформил с ней развод. Просто сунул кому-то денег, и развод оформили без ее согласия.

Впрочем, Анне и в голову не приходило возражать или сопротивляться.

Про мужа она просто забыла. Он ни разу не пришел ее навестить в больнице и до этого ни разу даже не передал в тюрьму ни пакета сухарей, ни пачки печенья. Она, правда, ничего и не ждала.

Просидев, точнее, провалявшись без чувств возле трупа его любовницы какое-то время, Анна очнулась без мужа. Как будто вынули из ее души и памяти все, что было с ним связано, как будто не было этих восьми долгих лет, что жили они с ним вместе.

Все это осознала она гораздо позже, а вернувшись в квартиру, ничуть не удивилась, увидев голые стены.

Муж забрал все, даже кое-какую мебель, оставил только старый телевизор, кухонный стол и кровать со сломанной спинкой. Он бы и квартиру оттяпал, но никак не вышло: квартира была Аннина, они жили в ней вдвоем с мамой.

А теперь она стала жить одна. Устроилась телефонным диспетчером, отвечала на вызовы, редко выходила из дома – в магазин только.

Никто к ней не приходил, с соседкой Вероникой Петровной она не общалась, хотя та пыталась ее разговорить.

Потянулись дни, заполненные тоскливой рутиной – встать, принять душ, выпить кофе, потом отвечать на вызовы, затем обед, вечером – телевизор. И так семь дней в неделю.

А потом пришло письмо от Светланы.

– Вот так вот, – Анна грустно улыбнулась, – вот так все и было. Письмо долго в ящике валялось, соседка его вытащила, она вечно все замечает. Я-то сначала подумала, что на почте ошиблись, хотела туда отнести. Нет у меня никаких знакомых с такой фамилией. А потом… понимаете, она все так правдиво описала… Оказывается, отец перед смертью ей все рассказал – что есть у него дочка где-то далеко, он про нее и не знает ничего, знает только, что увезла ее мать в Дальнереченск. Светлана сразу призналась, что тогда и значения его словам не придала, закрутилась как-то с похоронами. А как прошло время да развелась она с мужем, стала она вещи разбирать в той квартире, где отец жил, ну и нашла письма с адресом моим. Оказывается, отец предлагал моей матери денег, а она написала ему письмо с отказом. Резкое такое письмо, мама вообще в словах не стеснялась. Не знаю, что у них там произошло, но я-то при чем? Если бы вы знали, как бедно мы жили… да и время было такое ужасное… – Анна замолчала, глядя в одну точку.

– Ну что теперь об этом думать, – вставила Дуся.

– Ну да, а отец, Светлана пишет, тоже, видно, характером был крут. Не надо денег – ну и не надо, два раза предлагать не стану… Хочешь одна ребенка растить? Да флаг тебе в руки, мне только лучше, забот меньше. Вот так вот сами все решили, меня никто не спросил.

– Понимаете, – доверительно начала Дуся, – мы же не можем просто так явиться к вашей сестре и допрашивать ее. Формально она ничего не совершила, упрекнуть ее не в чем.