Камея римской куртизанки

– Не слышала… – горестно вздохнула домработница. – Здесь же стены, сами видите, какие толстые… слышала только голоса – Сергей Сергеевич очень сердился, а тот вроде как оправдывался… а потом они в прихожую выскочили, и Сергей Сергеевич того вытолкал и вдогонку ему кричал: «Чтобы, говорит, ноги твоей здесь больше не было!» Потом он дверь-то закрыл и мне сказал: «Больше его никогда не впускать! Ни-ко-гда!» Я еще спросила сдуру: «Как же так? Что же такое случилось, чтобы не пускать? Ведь он племянник вам, родня самая близкая!» А он, Сергей Сергеевич, даже рассердился, ногами затопал. Никогда с ним такого не бывало, уж такой был вежливый человек – голоса не повысит, а тут прямо закричал: «Не твоего ума дело! Главное – не пускать! Ни под каким видом! Что бы ни случилось! И даже имени его я слышать больше не хочу! Никогда чтобы его не поминать!» И еще переспросил: «Все понятно?» Никогда он меня так не спрашивал, потому что знал – я всегда его слушаю и всегда, как он велел, так и делаю. А в этот раз переспросил, потому как видно было, что очень он расстроился. А потом в комнату к себе ушел и лег и даже ужинать не захотел. И все хуже ему делалось, а буквально через несколько дней он и умер…

– Что, и не выходил никуда?

– Нет, на второй день к нотариусу пошел. Оделся прилично, в лучший костюм, который ему еще супруга покупала, и сказал мне: «Я, говорит, к нотариусу»… Я тогда сразу поняла, что он пошел завещание переделывать, чтобы, значит, тому ничего не досталось. Потому как раньше-то все ему отписано было, племяннику этому, Сергей Сергеевич мне не раз говорил. «Чтобы ты, – говорил, – Ксения, не беспокоилась, потому как там, в завещании, все насчет тебя указано, не обижу, мол». Да мне-то много ли надо? При жизни меня не обижал, комната у меня есть в центре, большая, светлая, потолки три с половиной метра, пока сдаю ее, вот денежки и накопились…

Старуха тяжело вздохнула и продолжила:

– Когда пришел, снова меня позвал и вот тогда-то и сказал, чтобы я здесь неотлучно находилась и, что бы ни случилось, никого сюда не впускала, кроме нового хозяина. Ну или там хозяйки. Я ему говорю: «Какой же новый хозяин, когда вот же вы?» А он мне на это: «Ну мало ли что может случиться. Только ты, Ксения, никого не впускай, кроме того, у кого бумага будет, мной подписанная. А других ни в коем случае. А особенно, значит, того не впускай». Это он, значит, про племянника своего говорил. Только он даже имя его произносить не хотел. Так и говорил каждый раз – того.

– И вы теперь так же говорите, – подчеркнула Дуся.

– Само собой! Я от Сергея Сергеевича ничего, кроме хорошего, не видела, так я все и делаю, как он велел. И никого сюда с тех пор не пускаю, особенно, конечно, того.

– А что – он приходил? – заинтересованно спросила Дуся. – Приходил этот племянник?

– Приходил, – домработница опасливо оглянулась и понизила голос, – два или три раза приходил, звонил в дверь, стучал: «Пусти, – говорил, – меня, Ксения! Ты меня обязана пустить, как я новый хозяин! Я, – говорил, – Сергея Сергеевича законный наследник!» А только я ему дверь не открыла, а через дверь сказала: «У тебя бумага есть? Бумага, самим Сергеем Сергеевичем подписанная? Нету? Ну так и проваливай отсюда!»

– Надо же, как вы строго с ним! – проговорила Дуся, оценивающе взглянув на домработницу.

– Строго – не строго, а как мне Сергей Сергеевич велел – так я и делаю. Поскольку от него ничего не видела, кроме хорошего…

– Это вы правильно! – одобрила Дуся.

– Потом ведь еще один приходил… – протянула домработница после небольшой паузы.

– Еще один? – переспросила Дуся.

– Ну да, еще один… пришел и говорит: «У вас, – говорит, – протечка, соседи нижние жалуются, а я, говорит, сантехник здешний». Но только не на ту напал! Что я, сантехника нашего не знаю? Очень даже хорошо знаю, Михаил его зовут, толстый такой, пыхтит, как паровоз под парами. Короче, я этого, конечно, в квартиру не впустила, выпроводила, а потом соседям нижним позвонила насчет протечки, так они даже удивились – никакой протечки у них не было и в помине. Так что, выходит, не сантехник то был, а натуральный мошенник. Или, по-простому, жулик. И я знаешь что думаю?

– Что же?

– Думаю, его тот прислал.

– Племянник?

– Он самый.

– А зачем он его присылал?

– Известно зачем. Разведать, разнюхать, разузнать… как тут да что, да нельзя ли чем поживиться…

Дуся переварила полученную от домработницы информацию и задала следующий вопрос:

– А как зовут этого племянника?

– Того-то? – переспросила Ксения Федоровна.

– Ну да, других-то у вашего хозяина не было.

– Валентин, – нехотя проговорила домработница и сморщилась, как будто проглотила какую-то тухлятину. – Штукин Валентин Алексеевич. Только если честно, то вот что тебе скажу. Никакой он не племянник, а муж племянницы хозяина, Веры. Но она умерла давно, а Сергей Сергеевич этого за родню считал. «Ты, – говорит, – моя единственная родня, и все тебе останется». Но только потом по-другому вышло.

Старуха быстро взглянула на Дусю и продолжила: