Впереди полчища едет белый вестник на белой лошади. В руке у него труба. Это она поет звучным медным голосом. А лицо вестника горит слабым отблеском, видно, на востоке рассвет рождается. Над едущим впереди знамя широкое, алое, как кровь, яркое, как луч зари.
— Кто вас убил? — пристает Антон. И не знает он, кого спрашивать.
Две рати убитые, и красная, и черная.
Ближайшие мужики что-то шепчут. Брат Егор проходит близко и злобно шипит:
— Нешто не знаешь? Вот этакие!..
И он протягивает руку к войску сибирскому.
И все мужики протягивают руки и жуют губами и шипят:
— Этакие, вот этакие!..
В рядах черного войска пробегает, как ропот ветра:
— Не мы, это не мы! Нас самих убили. Мы ваши братья. Нас тоже убили…
— И нас убили! — несется с русской стороны. — Нас тоже, братья!
Раз-два, раз-два! Две армии великих вышли и встали друг против друга.
Вожатые съехались вместе. Белый конь закрыл дорогу черному. Они одинакового роста и походят друг на друга, как день и ночь, два родные брата.
— Братики! — шепчет Антон, — русская кровь.
Оба знамени веют с одной высоты. Антон быстро прикидывает.
Под каким знаменем больше убитых, под красным или под черным?
Ряды мешаются. Больше нельзя считать и различать, кто на какой стороне.
ОДИНОЧЕСТВО
В царстве вечного света, в заоблачных чертогах, скрытых от взоров смертных, задумчив сидел Великий Сива. Смущенные и неподвижные стоили перед ним посланцы- исполнители его воли. Один из них особенно низко склонил голову, и глубокой скорбью, как траурным флером, было подернуто его юное лицо.
Он ждал решения своей участи.
Великий Сива приказал ему разрушить город нечестивых, забывших о раскаянии. Но дрогнуло сердце у посланца, жаль ему стало обреченных на смерть. «Слишком рано закатывается солнце для них, и не успевают они переправляться на другой берег божественной премудрости. Чем виноваты они, если Создавший их вдохнул в них слабую волю — мать пороков?» И не выполнил воли Великого.
Коротко было раздумье Сивы. Подолгу задумываются над мыслями лишь смертные. Только смертные напряженно хмурят чело от трудной работы своих слабых мозгов.
Властный жест сделал Сива в сторону виновного. Заволновался вокруг слоистый эфир, вихревым движением коснулся всех стоявших перед Сивой. И громовым голосом воскликнул Сива:
— Восставший дух! Порочные слабости смертных пленили твой ум, и ты преступил мою волю. Так будь же отныне простым смертным и живи среди возлюбленных тобою детей земли. Но знай, что без волн моей смерть не коснется тебя. Оставь же нас, перевоплощенный!
И сразу потускнел и потемнел лучезарный облик виновного духа. Почувствовал он на себе тяжелую ношу нового бытия и в ужасе и смятении покинул царство вечного света и легкого эфира.
Смущенные и неподвижные стояли перед Сивой посланцы-исполнители его воли. «Великий позор для бесплотного и вечного стать жалким и смертным рабом. Но разве достойно наказал Судья дерзкого ослушника? Он останется жить, будет видеть солнце, станет пользоваться среди смертных всеми дарами Творца. Добр и милостив Судья!»
Так думали смущенные духи.
Сива — великий сердцевед. Разгадал он тайные думы посланцев. Но ничего не сказал. Только короткой улыбкой, загадочной, как жизнь богов, улыбнулся он.
Законам времени подчинено все живущее на земле. Дожил Перевоплощенный до тех лет, когда яркие краски жизни теряют первоначальную опьяняющую власть, а влекущая сила мимолетных радостей оказывается поздно сознаваемой отравой для слепца.
Он покинул людей и отшельником поселился в угрюмых и скалистых отрогах Гималаев. Здесь было тихо, и ни один звук не доносился из воинственного муравейника, кипевшего мятежными человеческими страстями.
Покорно и терпеливо стал ожидать Перевоплощенный, когда Сива сжалится над ним и растворит его душу в эфире вечности. Дни и ночи посвящал он пламенной молитве, изнурял себя постом и самобичеванием и с просящей надеждой смотрел полуослепшими глазами на недоступную вершину, где царствовал Великий Сива.
Проходили дни, месяцы, годы. Перевоплощенный превратился в человеческую руину. Сива, казалось, забыл о нем.
И вот однажды он пришел к мысли, что не может так дальше жить. Если Сива забыл о нем, то он сам прибегнет к самоуничтожению.
Но прежде, чем призвать спасительную смерть, захотел Перевоплощенный вспомнить всю свою прожитую жизнь, чтобы установить: все ли страсти смертных пережил он?
В виде большого пестрого клубка, сплетенного из разных нитей, представилась ему вся его прожитая жизнь. Нить за нитью стал он распутывать этот клубок, и все то, что так далеко осталось позади Перевоплощенного, заставило его вновь пережить себя.