Камень астерикс

В двухместном купе около Милли сидел новый обладатель ее.

— Я расправлюсь с тобой еще в Або, — в ожидании парохода.

Она задорно посмотрела на него:

— За что? Глупо срывать на мне ярость. Пора успокоиться. Разве я виновата, что барон умнее вас? Я спать хочу. Спите и вы. Надо выспаться.

— Стать, в конце концов, игрушкой! — кричал Иван Николаевич.

— Сними с меня туфли.

— Но я сделаюсь вашим палачом, господа.

— А пока сделай постель.

— Я бы охотно выбросил тебя за окно.

— Бедненький. Всю дорогу до Або я буду смеяться.

— Тварь.

— Я плюю на тебя.

— Унижусь, но ты не пикнешь.

— Получи.

Она ударила его по лицу своей маленькой, беленькой ручкой.

— Я стою этого.

Она ударила его по другой щеке. Он не пошевелился. Страшное облегчение испытал он. Подставлял лицо.

— Вот, вот, вот тебе!

— Еще, еще, Милли.

Щеки его горели. Милли раскраснелась, закусила губу, похорошела. Ей шла злость.

— Идиот.

Она устала, задыхалась. Когда же перестала драться, упала на диван. Иван снял туфли с нее, развязал ремни у постели и поднял ее.

Глаза их встретились. Милли вздрогнула под тяжестью его мрачного взгляда.

— Все-таки, Милли, я вытяну из тебя жилы, — сказал он.

Высоко поднималась и опускалась ее грудь.

— Хорошо — потом, в Або! — прошептала она и крепко заснула.

А в Або он снял с руки Милли толстое золотое обручальное кольцо и сплющил его двумя пальцами.

Милли поднесла батистовый платок к своим глазам и склонилась головкой к плечу спутника.

Неделю прожили они в гостинице, и шторы их номера были все время опущены.

XVII

Встреча

На огромном пароме, который перевозит железнодорожный поезд из Швеции в Данию, бывшая баронесса Милли и бывший лакей, он же архангельский купец Смирнов, поднялись по лесенке в ресторан и, сидя в светлой и просторной столовой, ждали, пока им подадут обед. Солнце, отражаясь от моря, бледными зайчиками играло на порозовевшем и почти счастливом лице Милли.

Архангельский купец значительно пополнел с тех пор, как выехал из России. На его большом животе, поверх шелкового жилета, блестела золотая цепочка с брелоками. Правда, лицо было худощаво по-прежнему. Но его трудно было узнать — потемнели его усы и борода. Супруги, — Милли была уже Смирновой — разговаривали вполголоса.

Они заказали себе бифштекс раньше, но господин, пришедший после них, уже ел бифштекс. Они все ожидали. Гарсоны торопились услужить вошедшему, который сидел спиной к молодым людям. Милли и Смирнов приревновали к спине незнакомца и к его широко расставленным локтям. Что же это все подают ему, а их не замечают? Кто он? Герцог, владетельный князь? Но Милли первая разглядела его. Она вдруг встала, дошла до половины столовой и заглянула прямо в лицо незнакомцу.

— Вольдемар!

Барон Игельштром повернулся всем корпусом и сочным густым голосом сказал:

— Привет землякам. Милли, — продолжал он, привставая и целуя у ней руку, — не знаю, как он уже тебе приходится, но передай ему, что он поступил так, как я поступил бы на его месте. Что же касается меня, то я ни на минуту не терял вас из виду. Деловые отношения наши не должны мешать нашему взаимному уважению. Хорошо мы сделали бы на чужбине, если бы соединились вокруг одного столика.

— Судя по газетам и телеграммам, за нами гонятся, — сказал Смирнов, — и безопасность требует, чтобы мы не очень-то узнавали друг друга, Милли, ступай на свое место.

Милли, взволнованная и красная, села рядом с ним — и бифштекс, наконец, был им подан.

— Не находит ли барон, во всяком случае, что все это вышло крайне странно?

— Вышло логично.

— И вы хотели отделаться, кстати, от Милли?

— И дать ей приданое, которое — сумма очень крупная — вы и получите в Берлине в Центральном банке по сему чеку.

— Благодарю вас. Я уже в Або не сомневался, что вы так именно разрешите это недоразумение. Но вы предвидели, что Милли понравится мне.

— Я большая фигура и с фантазией, но вы были сухарем, монахом, и женщина только могла смягчить вашу черствость. Душевный механизм наш требует смазки. А тогда вы стояли у дверей, действительно, как часовой, и спали. Полагаю, что сон ваш продолжался не больше одной минуты, то таково уж мое счастье.

— Поразительно, — обиженно вскричала Милли. — Почему же вы не пробудили меня?

— Птичка, не задавайте птичьих вопросов; минута была бы упущена.

— С вами был «сон»? — спросил Смирнов.

— Был платок, но он со мной и остался. Клянусь, вы спали, как спят солдаты и лошади, на ногах. Но я знал, что вы будете благоразумны и возьмете Милли. Оттого, Милли, я был спокоен за тебя. Я не сомневаюсь также, Милли, что и ты довольна.

Встреча долго беспокоила архангельского купца. В Берлине Милли была очень раздумчива. Новый супруг ее, не зная немецкого языка, несколько дней томился в гостинице и, под предлогом нездоровья, не выходил. У него было опасение, что барон отнимет Милли. Но у барона были другие виды, и он считал низость несовместимой с его рыцарской профессией взломщика и бандита, противопоставляющего силе современной государственности — силу своей изобретательной личности.