Камень ацтеков

Уже дочитали «Pater noster», пропели «Agnus Dei», судьи словно бы забыли про осужденную, она, не в силах терпеть медленную агонию, сползала на доски помоста ничком. Один из альгвасилов подхватил женщину под мышки и усадил обратно. Церемония продолжилась, священник в малиновой сутане мягко заговорил о покаянии и прощении — получилось красиво. В толпе растрогались.

— Вот увидите, ее помилуют, — убежденно пробормотала молоденькая мулатка. Девушка, видимо, пришла со своей госпожой и сейчас растерянно таращилась на помост.

— Не болтай, Мариэта. Ты мешаешь мне слушать.

Осужденную тем временем подхватили двое доминиканцев и заставили подняться с табурета. Нотариус вышел вперед и развернул бумаги.

— Что он говорит?

Человек в черном читал долго и монотонно, ветер с бухты относил слова прочь.

— Он сказал, что эта несчастная занималась колдовством.

— Нет, он говорит, что она была еретичка.

— Соседи рассказали, что она сделалась любовницей английского пирата.

— Нет, она путалась с дьяволом.

— Да какая разница, с кем она путалась? Все равно в огонь.

Женщину подняли на ноги. Для этого двое монахов подхватили ее под локти.

— Смотрите, главный инквизитор просит, чтобы палач не наносил травм ее телу.

Сармиенто уж стащили с помоста вниз. У последней ступени терпеливо ждал осел под черной попоной. Альгвасилы Картахены повторили приговор, и стража сомкнулась вокруг осужденной.

— Это ради одной женщины нагнали столько стрелков?

— Говорят, она давно уже путалась с этими негодяями из Порт-Ройала, Скаллшорз и даже Тортуги. Тут можно ожидать стычки.

— Когда приходят с моря и грабят склады — это я понимаю. Но чтобы отбивать осужденных…

Процессия шла на запад, в сторону пустоши, именно туда, где Сармиенто некогда заклинала свою вечернюю звезду. Многочисленные посетители окраинных таверн высыпали на улицу и присоединились к сонмищу зевак.

— La hazana! — вопил безумец Мануэлито, и образки жалобно звякали на его груди.

Здоровяк с красной тряпкой на голове проводил еретичку опасливым взглядом.

— Красивая была чертовка — как огонь. Сейчас от ее прелести ничего не осталось.

Питейное заведение «Танцующий попугай» совсем опустело. Последние двое посетителей задержались во Дворе и незаметно юркнули в сторону лестницы, по которой поднялись на плоскую крышу постройки. Выступ задней стены скрывал наблюдателей от собравшихся на поле казни людей.

— Питер, ты с ума сошел, — горячо шептал де Ланда. — Один человек тут ничего не сделает. Отступись. Отступись, я тебе говорю, иначе сам погибнешь. Мне, впрочем, плевать на тебя — ты ведь выбил мне зуб. Но и меня убьют заодно, а мне еще хочется пожить хотя бы немного — нужно успеть потратить деньги…

— Заткнись.

— Тебе ее не спасти. Положи мушкет, идиот! Где ты его раздобыл, негодяй несчастный?

— Купил на деньги, вырученные за глаз Камаштли, и ночью спрятал тут, под соломой.

Баррет всмотрелся в толпу и нашел глазами хрупкую, словно бы изломанную фигурку. «Странно, — подумал он. — У меня вроде бы что-то болит изнутри. Точно — это ноет мое сердце. Бедная Лус, она идет сейчас своими босыми ножками по раскаленной земле… Да что же делать-то? Если пристрелить какого-нибудь солдата или монаха, все равно не останется времени перезарядить мушкет».

— Баррет, ты, как я посмотрю, распустил сопли, — мрачно буркнул Ланда. — Даже не думай, а то и сам погибнешь, и меня утянешь за собой.

— Молчи.

— Мне тоже очень жаль несчастную Лус, но наша жалость нужна ей сейчас как вода от ливня позапрошлого сезона. Впрочем, вода-то и пригодилась бы — она могла бы залить костер. Это все отличный сюжет для драмы в трагическом стиле…

— Ты сейчас дождешься.

— Да я просто шучу от страха. Смотри! Ее привязали к столбу. И опять лезут к ней с уговорами. По-моему, ей стоит покаяться. Это дает более легкий род казни. Впрочем, бедняжка всегда была слишком горда, к тому же она сейчас тронулась рассудком и едва ли понимает, что происходит. Ну вот, инквизиторское красноречие ушло впустую. Сейчас в дело вступит палач…

— Пора. Я обещал ей кое-что.

Баррет взялся за мушкет, и прицелился прямо в желтое санбенито.

— Питер, нет!

Ланда повис у англичанина на руке.

— Не делай этого, ты, дьявол, безумец!

— Я не позволю, чтобы она мучилась в огне.

Баррет оттолкнул Ланду так, что тот отлетел к краю карниза.

— Погоди!

— Ты мне надоел.

Испанец, получив пощечину, прижал руку к щеке.

— Вот этого я тебе не забуду и не прощу никогда.

— Хорошо. Если выживем, то потом подеремся.

Ланда в отчаянии закрыл пылающее лицо руками. Потом вскочил и с ловкостью кота вцепился в Баррета. Оба они упали и теперь катались по крыше, рискуя сорваться вниз. Заряженный мушкет бесполезно лежал у карниза.

— Пусти!

— Не пущу. Не делай глупостей.

Англичанин ударил испанца еще раз, в висок, не очень сильно, но так, что полуоглушенный Эрнандо разжал руки.

Баррет встал, поднял мушкет, установил его на сошку и прицелился…

— Черт возьми, слишком поздно.