Камень, брошенный богом

Отступив на шаг, полюбовался содеянным.

— Красавец!

Бегло огляделся. Похвастаться успехом не перед кем. Неф пуст.

— Становится не смешно, — громко заявил я, и, щелкнув пальцами добавил. — Да и жрать охота.

Эхо бесследно умерло меж колоннами.

— Золотишка не пожалели, — продолжал я крутится вокруг вселенского макета. — Что скажешь ужик? Стащи я тебя в ломбард сразу бы в местный "Форбс" попал.

— Ты попадешь туда, где место всем ворам, — неожиданно раздалось у меня за спиной.

Я отпрянул от змея, словно уворачивался от смертельного укуса. В десятке шагов от меня стояла жрица. В изумительно белой ризе, подпоясанной золотой змеёй. На шее у говорившей поблескивало зеленью нефритовое ожерелье с пиропом. Сама служительница храма опиралась не на посох или клюку, что больше соответствовало бы её возрасту, а на эспантон[84]. Не парадно-бутафорский, а боевой. С вороненым широким пером, на котором проступала вязь рун, острошипой крестовиной и крепким древком из ясеня. Лицо монахини выражало одновременно и гнев и призрение.

— Почему сразу вор? — возмутился я обвинению.

Жрица стукнула эспантоном в пол. Рядом со мной встали служительницы Кабиры. Одна в белом, вторая в черном. Легкие, прыткие, вооруженные баделерами, если бы не их холодная целеустремленность к убийству, они определенно мне глянулись.

— А нельзя ли поспокойней? — попросил я, опасаясь безвинно пострадать.

Порубят как казаки первую революцию, — подумал и был не далек от истины.

Монахиня, вновь стукая об пол оружием.

Одна из жриц сделала шаг вперед. Была она чуть помоложе и в такой же белой ризе, но до ношения ожерелья подручная видать не дослужилась.

— Сестра Илла, отведите его к Маят.

— А… — собрался, было, я испросить дозволения остаться. Работодатель не удосужился дать координаты к кому обращаться. По морде дать вот не забыл. Возможно, мое дежавю запаздывало.

Просьбу я произнести не успел. Острие баделера уперлось мне в шею.

— Не оскверняй храм нечистой кровью, — остановила Иллу владетельница нефритового ожерелья.

Позади меня громко заскрежетало и звякнуло. Звук походил на многократно усиленную работу фомки взломщика.

Старшая прытко метнулась к блюду географии.

Взгляд её стремительно окинул игрушечные просторы миниатюрного мира.

— Мать Меро сюда, — приказал монахиня. — Срочно!

Не выждав и полсекунды, с яростью в голосе крикнула.

— Выполнять!

Илла растаяла как призрак. Как и куда я не уследил.

— Не шевелись! — приказала мне жрица. — Не вздумай даже дышать чаще, чем сонный часовой.

— Уже не дышу, — буркнул я, переводя дух и косясь через плечо, что же такое интересное произошло.

Эспантон жрицы метнулся к моему горлу, и стальное острие замерло на расстоянии атома от моей кожи.

— Не шевелись! — голос звенел, что булат от удара.

В зал стремительно вошли сестра Илла и очевидно, мать Меро. Для титула она выглядела лет на сорок пять, довольно таки хорошо сохранилась, и имела неплохие формы груди и бедер. Из украшений носила нефритовое ожерелье с аквамарином, из оружия тавлар[85].

Новоприбывшая пронизала меня взглядом. Вылитая Доктор Павлов, перед тем как своих собачек пустить под нож.

— Что стряслось Вилия? — спросила она жрицу.

— Погляди, — попросила жрица, указывая на блюдо.

Тут я не вытерпел и повернулся, благо эспантон от моей персоны убрали.

— Акхарам? — спросила Меро, хотя по голосу прекрасно знала, о чем говорила.

— Акхарам, — подтвердила Индиго.

— Для чего ты в храме, — спросила меня Меро. — И как Гладь Мира связано с твоим присутствием.

Я поймал её взгляд и решил оставить геройские выкобенивания. Очевидно, речь шла о действительно важном и меня, если не буду красноречивым, могли очень даже поторопить с ответами.

— В храм мне приказано явится. А то, что у вас там, на Глади Мира… Вставил вашему змею глаз, — признался я.

— Вставил глаз! — воскликнули хором жрицы и посмотрели на змея, так словно никогда его до этого не видели.

— Да, глаз — ответил я не без гордости.

Вновь призвали Иллу.

— Попроси матерей отложить церемонию! Пусть явятся сюда безотлагательно.

— Когда будешь разговаривать с ними, покажи вот так, — дополнила инструкции Меро.

Жрица сложила пальцами правой руки знак. Даже великий Паганини не смог бы так переплести свои персты. И переглянувшись с Вилией почтительно произнесла.

— Пригласи дайву[86] Аиру. Покажешь…

Новый знак мудреней первого. Шнурок и то проще завязать.

Сходка организовалась быстро. Их оказалось не много, собравшихся на "совет в Филях". К двум имеющимся присоединились еще пятеро. Первая — высоколобая и холодная мать Агнесса, под стать своему табару[87] — смертоносной штукенции в умелых руках. А обращаться с ним она, несомненно, умела.

Вторая, легкая, подвижная мать Варетта. На вид ей шестьдесят с копейками. Но только на вид. В ней столько энергии, что по её белоснежным одеждам казалось, бегают электрические разряды. Этакий живчик с аритом[88].

Третья — Риеса. О таких, обычно пишут царственная особа, образчик выдержки и благородства, мило постукивала перед собой бо[89], чье древко блестело как зеркало.