Камень, брошенный богом

— Поклонение Кабире тоже в своем роде крамола, суть коей есть не отрицание постулатов веры, а дополнение их. Называющиеся Жрицами свято чтят Святую Троицу, в отличие от вас жителей маркграфств или подданных королевства Карг, признающих лишь Бога Сотворившего Мир и не признающих Бога Вдохнувшего Жизнь и Бога Дарующего Забвение. Ересь жриц заключается в том, что они над Святой Троицей ставят Мать Прародительницу. Они полагают, поскольку жизнь людей воссоздана по образу и подобию божьему, то и у небожителей была Мать. На заре зарождения ереси жриц нещадно преследовали, стараясь, мечем и огнем выжечь крамолу, но добились лишь того, что из заурядной секты жрицы переформировались в воинствующий орден. И литься бы крови и по сию пору не найдись среди верховных понтификов светлая голова, предложившая использовать воинственность женщин в своих целях. Кнут сменили на пряник и теперь Жрицы Кабиры непобедимая армия Святой Троицы. Стоит церковникам из Ожена повести бровью как они бросаются в бой и горе тому, кто вздумает потягаться с ними силой. Еще не одной армии не удавалось выиграть сражения, если на стороне противника выступали Жрицы. Даже хваленые кирасиры из Мейо не более как неумехи по сравнению с ними.

— Чего же ваша пресвятая монахиня меня в постель потащила? — сердито заметил я. Грехов в моей развеселой жизни и так предостаточно. Для пущего разнообразия не хватало только сожительства с монастырской девой. В голове зрело подозрение, если история блуда выплывет, Оженские сидни меня сами в город приволокут, повесить.

— Вы путаете, — развеял мои опасения старикан, — жрицы не монахини. Они служительницы Матери Богов. Материнство, как известно не возможно без участия некой сторонней силой. Поэтому обет целомудрия жрицами отринут и их не частые любовные интрижки своеобразный ритуал в честь праматери сущего.

Мэтр запустил руку в саквояж и извлек оттуда зловещего вида железяку, гибрид садового секатора и сапожного ножа. От вида полированного металла у меня вспотели пятки, подколенные сухожилия натянулись буксировочными канатами, а мошонка стала меньше воробьиных яиц. Медицинская акула поднесла инструмент к "гренадеру" и примерилась орудовать.

— А почему я ничего не ощущал, когда она меня…? — договаривать я не стал. Вернее не смог. Голос жалобно задрожал. Как у двоечника перед отцовским ремнем.

— Жрицы употребляют отвар смеси горного мака, корневищ речного плывуна и особой травы, выращиваемой орденом в строжайшем секрете от остального мира. Отвар служит для быстрого восстановления утраченных сил, стимуляции умственной и сердечной деятельности и для повышения выносливости. Одно из побочных действий зелья жриц, снижение болевой чувствительности. Не зря же они пьют его перед дальними походами и перед боем. Очевидно, и вам дали выпить отвара, перед тем как….

— Да, да, да! Припоминаю! — перебил я врачевателя, хотя ничего в действительности не припоминал. Я трусил как последняя каналья и даже не пытался сокрыть этого постыдного факта. Постыдного для героя. А герой хотел одного, что бы грубые руки лекаря, сжимавшие хирургическую снасть, убрались подальше от пожеванной плоти, всякое прикосновение к которой вызывало сердечный спазм.

Должно быть, у меня назревал истерический срыв. Ни с того, ни с сего я мысленно пропел.

Она жует свой Орбит без сахара…! Она жует свой Орбит без сахара*

Мне привиделась оскаленная пасть в алой мазне помады и огромная пачка жевательной резинки в форме джинсов с ремнем в поясе. Волосатая лапища с накрашенными битумом когтями вспарывает молнию гульфика и выковыривает дольку из упаковки и кладет на желтый клык.

Она жует свой Орбит без сахара…! Она ЖУЕТ…!

Странно, но мне полегчало. Как висельнику, которому пришел отказ в прошении о помиловании. Грядущие события представлялись фундаментальной неизменностью. Изменить их не в людской власти. Остается только принять, выступая безмолвным зрителем.

Операция спасения отняла час. По истечению времени, мэтр убрал секатор на место и оценил качество работы. "Гренадер" выглядел не ахти, но гораздо лучше, чем до вмешательства здешней службы,03". Лохмотья кожи убраны, серьезные порывы сшиты шелковинками.

Завершая экзекуцию, мэтр Грико достал темного стекла чекушку.

— И много этих жриц, — выпалил я, извиваясь ужом. Старикан полил на раны голимым йодом пополам с расплавленным оловом.