А лицо! Оказавшись прямо перед Давидом, Леонардо почувствовал, что у него перехватило дыхание. В этом лице потрясающе ясно и правдиво сочетались надежда и страх, тревога и ужас, страсть и решимость, гордость и отвага. Леонардо мгновенно узнал это выражение. Конечно, черты совсем другие. Нос у Давида длиннее и ровнее. Щеки полнее и округлее. Губы куда изящнее. Но этот широкий лоб, изборожденный такими знакомыми складками озабоченности, он уже видел по меньшей мере дюжину раз. Как и залегшие под глазами Давида морщинки, пронзительно точно передающие утомление, тревогу и душевное смятение. Леонардо прекрасно знал это выражение.
Он видел его всякий раз, когда сталкивался с Микеланджело.
Впервые встретив у себя в студии тощего, замызганного, дурно пахнущего скульптора с необузданным нравом, Леонардо и вообразить не мог, что молодой неотесанный камнерез сподобится сотворить столь великолепное произведение искусства. Пусть у Леонардо больше опыта, знаний и ума, однако у Микеланджело есть нечто такое, чего нет и уже никогда не будет у Леонардо. Микеланджело инстинктивно умел отдавать своим произведениям весь свой разум, все сердце и всю страсть своей души до последней капли. Недаром статуя исполнена жизни – и причиной тому не овеянный легендами мрамор и не сноровистость, с какой скульптор владел молотком и резцом, а пылкая душа самого Микеланджело. В сравнении с ним Леонардо – пока еще подмастерье в делах страсти, только начинающий понимать, сколь много ему предстоит изучить.
Леонардо повернулся к своему юному спутнику. Тот стоял недвижно и не отводил восхищенного взгляда от мраморного гиганта.
– Как тебя зовут, mio ragazzo?
– Рафаэль Санти, синьор, – учтиво ответил юноша. – А как ваше имя?
Леонардо пренебрежительно взмахнул рукой:
– Не стоит и упоминания. Скажи лучше, Рафаэль, какого ты мнения об этой маленькой статуе?
– Она потрясающа, синьор, я не нахожу слов, чтобы выразить, как она великолепна.
– В таком случае я очень рекомендую тебе, как и всякому юному художнику, сделать с нее зарисовки. – Леонардо полез в карман, чтобы достать лист бумаги и огрызок сангины.
– Благодарю, синьор, но – видите – это всегда при мне. – Рафаэль показал Леонардо свой альбом. Он сел у подножия статуи и пролистал до чистой страницы. Леонардо с удивлением увидел, какие красивые, полные изящества рисунки выходят из-под руки юного живописца. Правда, они еще слегка нескладны; художнику очевидно не хватало практики, и все же Леонардо был поражен воздушной легкостью и грациозностью изображенных фигур. Молодой человек перевернул лист с копией Леонардовой «Мадонны в скалах». У Рафаэля она пронизана таким умиротворением, что Леонардо лишь покачал головой. Даже неопытные юнцы с улицы, без имени и звания, и те уже превосходили его.
Вдруг Леонардо заметил на другой стороне площади какого-то человека, наблюдающего за ним. Он невысок и мускулист, с чахлой бородкой и буйной черной шевелюрой. Леонардо даже на расстоянии ощущал магнетизм его взгляда.
Леонардо приосанился и повернулся к скульптору лицом. Указал рукой на Давида и склонился в глубоком почтительном поклоне, какого удостаиваются лишь королевские особы. Распрямившись, он приложил руку к сердцу.
Все еще под взглядом Микеланджело Леонардо демонстративно раскрыл свой альбом и взял мелок. Затем примостился на ступенях перед статуей и, сосредоточив все внимание на Давиде, начал зарисовывать его. В конце концов, единственный способ продолжать учение – это копировать произведения истинных мастеров.
Кода
Давид оставался перед дворцом Синьории (сейчас это величественное здание называют Палаццо Веккио) до 1873 года. Затем статую перенесли под крышу, в галерею Академии изящных искусств, чтобы защитить от воздействия осадков и выветривания. В 1991 году какой-то сумасшедший набросился на Давида с молотком и отколол второй палец на левой ноге. Бывшие в тот момент в музее посетители схватили вандала и держали до прихода представителей властей.
Сегодня Давид – одна из самых знаменитых скульптур в мире, более трех миллионов человек каждый год приезжают во Флоренцию, чтобы полюбоваться статуей в музее Академии.