Камень Дуччо

Микеланджело последовал за своими гостями. Пока они со всех сторон осматривали незавершенную статую, Леонардо разгуливал поодаль, проявляя больше интереса к обиталищу Микеланджело, чем к его работе. Он фыркнул, глядя на стопку эскизов, пренебрежительно пнул сложенные кучкой инструменты скульптора, потыкал тростью в стену, проверяя ее на прочность. По крайней мере, перед приходом посетителей Микеланджело удосужился-таки помыться и почиститься. На этом Граначчи настоял. И теперь, когда Леонардо с рассеянным видом бродил по мастерской, Микеланджело был рад, что послушался друга. Он сам и его мастерская выглядели и даже пахли вполне прилично. Разве что надо было еще сбрить всклокоченную бороду.

Микеланджело по привычке сунул руки в карманы, чтобы ощутить пальцами успокоительное прикосновение мраморной пыли. Он попробовал посмотреть на статую глазами своих посетителей, видящих ее впервые, и угадать, какое впечатление произвел на них задуманный им образ Давида. Чтобы скульптуру было лучше видно, он заранее убрал часть лесов перед ней. Пока что фигура едва проступала, словно неоконченный набросок, и тем была прекрасна, поскольку оставляла зрителю возможность многое домыслить самому. Микеланджело даже сам толком не представлял пока, какой получится его статуя. Отчего-то он никак не мог выбросить из головы образ могучего Геракла.

– Я пока еще прорабатываю отдельные детали, но в целом Давид представляется мне хрупким юношей, почти мальчиком, – начал объяснять Микеланджело, надеясь на то, что, описывая замысел своим посетителям, он и сам уяснит его. – Он смущенно опустил голову, как будто стесняясь своего триумфа. – Он будет прекрасен, этот мальчик. Гибок и строен. В нем воплотится хрупкость человеческой плоти. И станет понятно, что все заслуги в победе над великаном целиком и полностью принадлежат Богу.

– Статуя еще и наполовину не выполнена. – Архиепископ, желая рассмотреть работу ближе, ступил на приставленную к помосту шаткую лесенку. Лесенка заскрипела под его тяжестью, и архиепископ проворно спрыгнул назад на пол. – Почему ты так долго возишься?

Микеланджело внутренне передернулся. Как объяснить человеку, далекому от искусства, какого колоссального труда требует создание статуи? Если он делал свою работу качественно, скульптура в готовом виде выглядела так, словно изваять ее было парой пустяков.

– Это только начало, подготовительная работа, – пустился он в объяснения и, пробравшись вперед, повернулся лицом к гостям, будто желая заслонить от них своего Давида. – Но, как видите, сейчас камень хотя бы выглядит так, как полагается мрамору, и сама фигура уже понемногу приобретает очертания. Должна получиться полноценная скульптурная композиция, допускающая круговой обзор…

– Но вот будет ли она прекрасной? – Леонардо приковылял поближе к камню. – Имеется ли здесь какой-нибудь верный признак того, что из этого в конце концов родится нечто выдающееся?

Его пальцы легонько пробежали по необработанной поверхности камня.

Будет ли она прекрасной, его скульптура? Вопрос острым кинжалом вонзился в сердце Микеланджело.

– Будет! – с глубокой убежденностью произнес звучный голос. Это был Боттичелли. Выдающийся, всеми почитаемый живописец обошел кругом статую, в его глазах отразилась увиденная им красота. – Я в этом уверен. Есть в ней нечто особенное, да.

Микеланджело просунул пальцы в крюк, вбитый им в боковую грань камня, – словно взял за руку своего Давида. Ничто было не способно наполнить его такой гордостью, как эти слова. Кто-кто, а Боттичелли знал толк в прекрасном. В его «Весне» и «Рождении Венеры» запечатлены самые изысканные образы, когда-либо создававшиеся в искусстве.

– Но мастеру предстоит еще много трудиться, – предупредил художник. – Кто знает, возможно, все это обернется самым грандиозным провалом из всех, что видывала Флоренция. Однако может из этого родиться и подлинное чудо. Во всяком случае, теперь мы точно знаем, что камень пригоден для ваяния. Смотрите, какой он крепкий и сияющий – таким и положено быть превосходному мрамору. – Боттичелли замолчал, поймал напряженный взгляд Микеланджело и в наступившей тишине, кажется, целую вечность смотрел скульптору в глаза. – Теперь все в его руках.

– Что ж, раз Боттичелли так говорит, значит, так оно и есть. – Джузеппе Вителли достал из-за пазухи маленький кожаный мешочек и передал его Микеланджело.

Мешочек неожиданно оказался тяжелым. Развязав его, Микеланджело увидел, что он набит золотыми монетами.

– Что это?

– Четыре сотни флоринов. Ты заслуживаешь должной платы за свою работу.