Камень и боль

Монна Лукреция умерла. А он даже не простился с ней как следует, его отъезд в Рим был тоже немножко похож на бегство, как тогда в Болонью. Большое кладбище… Он ходил по Флоренции, глядя на лица, которых уже не узнавал, – на этом кладбище не все мертвые были похоронены. Тут он понял, отчего тогда, при его возвращении, Макиавелли стер всей ладонью пыль с его камзола и так горячо прошептал: "Пыль, пыль дороги…" И потом все смешалось: весть о смерти монны Кьяры, член жюри по убранству зала Консилио гранде в двадцать лет, вопли Савонаролы, голод и нужда в доме, паук Пополано и его лукавые советы, его беготня из угла в угол, вечера с Макиавелли, мечтающим об империи без папы и духовенства, вечера и ночи с медицейскими заговорщиками у Аминты, с милым патрицием Лоренцо Торнабуони, которого Микеланджело больше всех любил ("Его голову жалко посылать на плаху, другая такая не скоро вырастет!" – язвил Макиавелли, смеясь над ним за эти тайные совещания, в успех которых не верил), с Джаноццо Пуччи, с Луиджи Камби, страстно жаждущим возвращенья Медичи, вечера и ночи у Аминты с заговорщиками и вечера и ночи уже без заговорщиков – тоже у Аминты, чьи губы были горькими только днем.

Все смешалось. С мамой Лукрецией он, в сущности, даже как следует не простился, торопясь скорей в Рим, братья были полны нетерпенья, говорили только о деньгах… Напирали на него, настаивали, и вот он покинул больную ради денег, уехал в Рим, рассчитывая сейчас же вернуться – с двумя сотнями золотых дукатов от кардинала…

А теперь она мертва. Глаза закрыли ей другие, – те, что услали его вдаль. В руки вложили ей крест те, для которых он представляет лишь денежную ценность. Губы накрепко сжали ей, подвязав подбородок платком, они, а не он, каменотес.

Последнее утешение дал ей брат – фра Таддео из Сан-Марко. Отец ничего об этом не пишет. И только тут Микеланджело заметил, как мало места занимает весть о маминой смерти в письме, где речь идет только о дороговизне, нужде, голоде, моровом поветрии и царящем в городе возбуждении. Он с ненавистью сжал губы. Да, так вот всегда. Бродяга должен все время зарабатывать на содержание всей семьи, осмеиваемый шатун должен добывать деньги, только на него вся надежда, да так, словно иначе и быть не может, словно деньги эти не подарок, а обязанность. А мама умерла. Теперь у него две матери на небесах – монна Франческа, которая его родила, которая принесла отцу его пять сыновей, пять новых отпрысков дворянского рода, уладилось это, в побочном отпала нужда, но монна Франческа умерла в возрасте двадцати шести лет, и уже для него, только второго сыночка, у нее не было молока.

Мама Франческа, которую он ребенком и подростком, засыпая, всегда жаждал увидеть во тьме, услышать ее голос, но так и не увидел и не услышал, мама Франческа requiescat in pace.

Мама Лукреция, которая знала его лучше всех и была ласковей всех, чье лицо он теперь так хотел увидеть и голос так хотел услышать, но не видел и не слышал, requiescat in pace.

Во Флоренции дороговизна, дома страшно нужны деньги, деньги, деньги, деньги…

Он распечатал другое письмо, и у него опустилась рука, а голова стукнулась о доску стола, на которую он упал, окончательно сраженный новой вестью. Письмо было от Сангалло, который ругался и чертыхался даже тут. Прежде всего он своим мощным почерком благодарил бога, что Микеланджело остался цел благодаря своему отъезду в Рим, потому что… Все умерли. Плаха. Аминта удавлена в тюрьме, но Лоренцо Торнабуони, Джаноццо Пуччи, Луиджи Камби, Ридольфи и даже семидесятилетний старик Бернардо дель Неро удавлены на плахе. Заговор, имевший целью вернуть Пьера, был раскрыт… А Пьер ждал у ворот, но стража не впустила его, опять ударили в набат кампаниллы, сбежались вооруженные цехи, пьяньони пришли в неистовую ярость. Франческо Валори сейчас же назначил расследование… А Пьер опять с позором бежал…