Камень и боль

"In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, amen. Misericors Dominus et justus et Deus noster miseretur"[22]. Тот раз, когда мне пришлось хуже всего, после смерти Каликста, а Орсини обложили Ватикан и весь город своими войсками, чтобы не мог бежать мой дорогой брат Педро Луис. "custodiens parvulos Dominus, humiliatus sum et liberavit me"[23], я тогда договорился с кардиналом Барбо, которого за это потом на конклаве так поддерживал, что он папой стал, он, бывший Барбо, а потом уже Павел Второй; тогда мы все трое Педро Луис, Барбо и я — переоделись водоносами и прошли по римским улицам среди Орсиниевых солдат, "convertere animam meam in requiem tuam, quia Dominus beneficit tibi"[24], дошли мы до ворот Святопавловских и благополучно вышли из города, но бедный Педро Луис через шесть недель умер у меня от лихорадки в Чивита-Веккиа, — я этого семье Орсини никогда не забуду, месть моя притаилась и ждет, "quia eripuit animam meam de morte, oculos meos a lacrimos, pedes meos a lapsu"[25]. Потом я вернулся в Рим. Были два претендента на тиару: самый богатый из всех кардиналов — француз д'Эстутвилль, архиепископ руанский, и этот щупленький гуманист сиенский, кардинал Пикколомини, — мы сидели на конклаве бледные, растерянные, "placebo Domino in regione vivorum"[26], губы сжаты, глаза закрыты, тишина, гнетущая тишина, трудные это были выборы, никто из нас не хотел первым назвать имя, "ad Dominum, cum tribularer, clamavi et exaudivit me"[27], я встал, и все вытаращили на меня глаза, встал и торжественно объявил: "Я голосую за кардинала сиенского!" И этим подтолкнул остальных, мне доверяли, начали подниматься один за другим и повторять то же, наконец встал и д'Эстутвилль, посинев от злости, и сказал, что голосует за Пикколомини, и я невольно засмеялся, оттого что он еще до выборов обещал место канцлера церкви своему земляку, кардиналу авиньонскому, — его еще не избрали, а уж он раздавал и мое хотел отдать. "Domine, libera animam meam a labiis iniquis"[28], и так-то был избран этот сиенский, Пий Второй, а тот никогда мне этого не забывал, "Domine, libera animam meam a lingua dolosa"[29], счастливое время! Но Пий не умел по-настоящему править, он все думал о крестовых походах, мечтатель, пока не умер в Анконе, напрасно ожидая христианских кораблей. Он не подходил к нашему времени и, бывало, сердился на меня, все писал мне письма о кардинальском достоинстве, выговаривал и корил, потому что этот Мантуанский пес сообщал ему, что я никогда не ложусь в постель один, но я ему за это потом отплатил, — ночь была лунная и стоило не так дорого, терпеть не могу подлые языки наушников, "quid detur tibi, aut quid apponatur tibi ad linguam dolosam? Sagittae potentis acutae cum carbonibus desolatoriis"[30], — потом пришел Павел Второй, мой милый кардинал Барбо, мы шли с ним тогда, переодетые водоносами, по улицам Рима; Павел Второй был разумный человек, не мешался в мои дела, — счастливое было время; потом я устроил избрание Сикста, потому что верил еще делла Ровере, — "heu mihi! quia incolatus meus prolongatus est"[31], — a потом — Иннокентий. Мы уже приготовились воевать друг с другом, кардинал Джулиано делла Ровере и я, наши дворцы были укреплены, наши войска уже бились на улицах, мы оба пришли на конклав, решившись раз навсегда рассчитаться друг с другом, но кардиналы колебались, слишком долго колебались, так что появился третий кандидат — Асканио Сфорца, брат Лодовико Моро, и четвертый — кардинал арагонский, сын неаполитанского короля, потом отравленный; и вот выбирайте между Неаполем и Миланом — кто будет в ближайшие годы диктовать церкви? Мы сидели бледные и растерянные, сжав губы — "habitavi cum habitantibus Cedar"[32], закрыв глаза, тишина, гнетущая тишина, никто не решался первым назвать имя. Но потом кардинал Джулиано, видя, что ему не победить, повторил мой прием на выборах Пикколомини, — вдруг поднялся и проголосовал за кардинала Чибу. За ним стали подниматься остальные и с великим облегченьем голосовали за смущенного кардинала Чибу. Наконец, и мне пришлось проголосовать за кардинала Чибу, и Джулиано смеялся надо мной, — я хорошо видел, как он смеялся, — и таким образом тогда был избран Иннокентий "multum incola fuit anima mea"[33], но я не был побежден, не сложил оружия, этот Джулиано рано смеялся, — я тотчас начал упорный бой с семейством делла Ровере, освободил папу от их влияния, и Джулиано делла Ровере перестал смеяться; я разрушил злосчастную политику Иннокентия против Неаполя, и Джулиано уже не смеялся; Лоренцо Маньифико оказал мне твердую и верную поддержку, "cum his, qui oderunt pacem, eram pacificus"[34], я вел крупную игру, очень крупную, я разрушил миланские происки, разрушил французские происки в Ватикане, разрушил в корне замыслы делла Ровере, "ессе non dormitabit neque dormiet, qui custodit Israel"[35], дойдет очередь и до Джулиано, — напрасно он от меня скрывается; я не буду до самой смерти только канцлером, через неделю после своего приезда в Рим я стал нотариусом апостольского престола, через шестнадцать месяцев — доктором церковного права, хотя другим на это требуется пять лет, в тот же год — кардиналом, в тот же год — легатом святого престола, в тот же год подчинил церкви Асколи, в семнадцать лет стал канцлером церкви и пребываю им вот уже тридцать четыре года; при мне сменились четыре папы, а я остаюсь им, а теперь пора. "Dominus custodit te, Dominus protectio tua, super manum dexteram tuam"[36], пора подыматься выше, дальше и выше, Иннокентий правит слишком долго, и смешно правит — "Dominus custodit te ab omni malo, custodiat animam tuam Dominus, Dominus custodiat introitum tuum et exitum tuum, ex hoc nunc et usquae in saeculum. Amen"[37].