Камень. Книга 10

Братья Медичи появились в клубе, когда вся остальная молодежь уже собралась. Взаимные приветствия с легкими упреками в том, что Умберто с Джузеппе совсем забыли друзей, вскоре закончились, и все расселись по компаниям. Братья-итальянцы успокоились лишь внешне, и я, улучив момент, пригласил их «полюбоваться ночным прибоем».

— Господа Медичи! — разглядывал я двух напряженных братьев, старательно отводивших от меня глаза. — А чего это вы такие… не такие? Вы же не собираетесь так себя вести и дальше?

— Как вести? — пробурчал Умберто.

— Как будто чего-то опасаетесь, — хмыкнул я. — Или у вас есть основания чего-то опасаться? Так вы не держите в себе, поделитесь со мной — вдруг легче станет?

— У нас все хорошо, — опять буркнул Умберто. — Спасибо за заботу, Алексей.

— Джузеппе, — я повернулся к младшему итальянцу, — ты тоже считаешь, что у вас все хорошо?

— Да, Алекс, — кивнул тот. — Просто на родине были кое-какие проблемы, вот мы и…

Ну, раз уж случилась такая оказия, надо пользоваться:

— Не в Генуе ли? — «озаботился» я. — Где склады в порту сгорели? А какие-то злые дяденьки, по слухам, до этого нанесли визит вежливости добропорядочному семейству Берлускони? Так, насколько я слышал, из Берлускони никто не пострадал, да и при пожаре жертв не было.

Джузи на это криво улыбнулся:

— Насколько слышал уже я, князь Берлускони действительно перешел дорогу очень серьезным людям, но вину свою полностью осознал, клятвенно обещал встать на путь исправления и в качестве извинений уже отправил энную сумму на счет, который ему указали… злые визитеры.

— А как же покровители рода Берлускони из Ватикана? — осклабился я. — Неужели господин Сфорца оставит этот инцидент без последствий?

Джузи кинул растерянный взгляд на старшего брата и, немного подумав, все-таки ответил:

— Алекс, ты же знаешь, что Ватикан, управляемый на данный момент господином Сфорца, является отдельным, независимым государством. — Было видно, что Джузеппе очень тщательно подбирает слова. — И род Медичи имеет к Ватикану лишь опосредованное территориальное отношение и не может указывать господину Сфорца, как тому поступать в той или иной ситуации…

— А господин Сфорца может указывать роду Медичи? — продолжал «скалиться» я. — Друзья мои, роду Романовых очень бы не хотелось, чтобы вы принимали участие в любых забавах понтифика. Надеюсь, я доступно изложил свою мысль?

Оба итальянца самым натуральным образом набычились, но промолчали.

— Так доступно или нет?

— Доступно… — продолжили «бычить» они.

— Очень рад это слышать. Друзья, а чего вы нахмурились? — Я театрально взмахнул руками. — Посмотрите, какой прибой! Какое море красивое! А музыка какая замечательная! И ведь нас уже остальные потеряли! Пойдемте! Джузеппе, помнишь, что ты обещал нас в Париже по всем злачным местам провести? Что посетим в первую очередь, дружище?..

* * *

Вечер, вернее, ночь в клубе, как и ожидалось, прошла под знаком предстоящей поездки в Париж — девушки вовсю обсуждали маршруты для шоппинга, а молодые люди планировали походы по злачным местам французской столицы. Объединяли нас только две цели: общее посещение знаменитого кабаре «Мулен Руж» и пафосного ночного клуба для элиты «Силенсио».

Расстроен был только Сашка Петров:

— Лешка, опять все знаменитые музеи и выставочные галереи мимо! — жаловался мне чуть подвыпивший художник. — И наплевать, что ночевать в Лувре будем, я и там художественную коллекцию Бурбонов точно посмотреть не успею!

— Шурка, — я приобнял друга за плечи, — не спеши, а то успеешь! Знаешь такую поговорку?

— Знаю, — вздохнул он. — Но такой шанс, а вам только шмотье и голых баб подавай!

— Так гормоны бурлят, чтоб их! — ухмыльнулся я. — Наши красавицы наряжаются, чтобы выгодно выделяться на фоне потенциальных соперниц в гонке за женихами, а молодые люди, напротив, желают лицезреть обнаженную женскую натуру. Вот такой вот парадокс и несовместимость устремлений.

— А окультуриваться когда? — буркнул Шурка.

— Тебе разве оперы и балета не хватило? — я не удержался и пихнул друга локтем. — Вижу, что хватило, как и всем остальным. И твое возмущение нашим нежеланием окультуриваться мной категорически не принимается.

— Это еще почему?

— Потому что ты мне сейчас своими речами напомнил одну прославленную певицу, которая моей царственной бабуле после первого выступления в Ницце нашей оперы двинула целую речугу, суть которой сводилась к тому, что вся труппа буквально живет и дышит театром, служит сцене и зрителю, питается не обычной едой, а эмоциями, идущими прямиком из зала. Дальше, Шурка, больше — Романовы, по мнению этой томно закатывающей глаза певуньи, чуть ли не обязаны поднимать через посещение театров общий культурный уровень своих подданных, воспитывать таким образом в них чувство прекрасного, вечного, доброго и, понятно, ослабить надзор за «очагами культуры», потому как только они — люди искусства — знают, что такое это самое прекрасное, вечное и доброе. Ну и финансирование еще чуть ли не потребовала под шумок увеличить.

Шурка встрепенулся: