Камень. Книга восьмая (СИ)

— Вова, сначала великий князь научит нас ему лапу давать, потом мы освоим команды «сидеть» и «лежать», а затем «рядом» и «фас»!

— А у нас есть другие варианты, Вася? — вздохнул батюшка Владимир.

— Да это я так, брюзжу… Но надо великому князю отдать должное, голова у него соображает. Или он прислушивается к советам более опытных родичей.

— И голова соображает, и слушать умеет. Не зря же его святейшество с ним возится, а в окружении нашего Святослава сроду дурачков не водилось.

— Тебе его святейшество что-нибудь про обстоятельства смерти Бирюкова сказал?

— По неподтвержденным слухам, Алексей Александрович нашего Олежу действительно еще на дальних подходах к особняку завалил, а потом оторвал ему голову.

— Господи прости! — И батюшки перекрестились.

***

— Ну сколько можно?! — в кармане опять завибрировал телефон.

Это было уже десятое или одиннадцатое сообщение от сестер — если после обеда они слали мне веселых котяток, щеночков и зайчиков, то последние три представляли собой грустные смайлики с бегущими ручейками слез.

Собрав волю в кулак, набрал отца и принялся отчитываться о визите к церковным колдунам. Похвалив меня, родитель неожиданно заявил:

— Лешка, будь ты человеком, позвони сестрам и скажи, что вы едете в Монако, а то они не только меня с Колей достали, но и бабушку с дедом!

Отсмеявшись, пообещал, что сейчас наберу.

Разговора с сестрами не получилось — после оглашения моего решения в трубке раздался визг, и связь прервалась. Правда, через пару минут посыпались сообщения с сердечками, цветочками и клятыми котятками со щеночками.

— Что, Лешка, — улыбался сидящий рядом Прохор, — ты снова самый любимый и замечательный брат на свете, а Кремль может спать спокойно?

— Ага, — кивнул я, — надо теперь мое решение Сашке Петрову озвучить, пусть свою Кристину обрадует. Кстати, не вздумай гардеробчик летний здесь обновлять, мы тебя в Монако по последнему писку европейской моды прикинем.

— Ловлю на слове, — только отмахнулся он. — Так ведь все равно по Монако придется в костюме ходить и по пляжам тоже.

— В белом костюме, Прохор, и белых штиблетах! Еще и шляпу для солидности приобретем с тростью, и будешь ты у нас скромным русским аристократом на отдыхе!

— Да какой из него к херам аристократ, царевич? — оскалился с переднего сиденья Ванюша. — Даже в белом костюме и с тростью? По моторике движений даже несведущие граждане сразу поймут, что перед ними хоть и заслуженный, но сапог! Ать-два левой! И ты у нас, царевич, в такого же сапога стремительно превращаешься — резкие движения, всегда в полной боевой готовности, рассеянный, плавающий цепкий взгляд. Одно спасает твой образ — прямо-таки кричащая уверенность в себе и властность, которая передается только с нужными генами.

— Лешка, ударь этого физиономиста, тебе ближе…

— А что сразу Лешка? И вообще, Прохор, я всегда на тебя и деда Мишу хотел быть похожим, а вы и есть самые настоящие сапоги. Но белый костюм с тростью и шляпой мы тебе все равно приобретем, а Ваня будет завидовать из холодной Москвы лютой завистью…

***

До ужина успел обрадовать Сашку Петрова, который на радостях чуть не задушил меня в дружеских объятиях и тут же кинулся звонить своей ненаглядной Кристине. Порадовали и братики, выслушавшие от меня рассказ о визите к церковным колдунам и сообщившие, что слово держат и днем посвятили аж целых три часа подготовке к экзаменам. Алексия в перерывах между играми с братьями и гулянием с ними же и Натальей Вячеславовной болтала по телефону — как я понял, моя бабуля «припахала» девушку для подготовки к балу по полной программе. На снующих туда-сюда по лестнице «черных» никто из моих домашних уже не обращал внимания, а сам грозный и очень занятой Пафнутьев на первом этаже появился только к ужину.

А вот после…

— Алексей, — ко мне подошел Михеев, — на въезде в квартал мои бойцы задержали такси с человеком, представившимся полковником Панцулаем. Этот полковник требует, чтобы ты его незамедлительно принял по вопросу чести.

— Твою же бога душу мать! — не удержался я от Прохоровского любимого ругательства. — Не делай добра и не получишь зла!

— В шею? — напрягся ротмистр. — Направить его в канцелярию Кремля?

— Пропускайте, Владимир Иванович, полковник имеет право на получение удовлетворения…

— Я-то пропущу, а ты его не… — Михеев что-то такое изобразил рукой.

— Не… — помотал я головой. — Разве можно сделать такое с настоящим полковником?

— Хорошо. Но учти, я зову Прохора с Иваном.

— А можно без Ивана? А то он еще месяц надо мной глумиться будет.

— Нельзя, — ротмистр был неумолим. — Пафнутьева еще, и сам поприсутствую.

— Договорились, — вздохнул я.

Минут через пять, когда к нам с Михеевым присоединились все три вышеуказанных лица, в дом в сопровождении двух дворцовых зашел невысокий крепкий мужчина лет сорока пяти в зеленой форме пограничника с целым иконостасом орденов на груди, среди которых наличествовал и «Георгий».

— Заслуженный дяденька, уважаю… — негромко прокомментировал увиденное Прохор.

А полковник прямо с порога приблизился к нам строевым шагом, остановился, вытянулся и рявкнул: