Камень-обманка

Катя, потрогав Андрея за плечо, обронила:

— Изладь удочки. Можеть, хариус есть.

— Хариус — ведь речная рыба, Катя.

— В проточных озерах бываеть… Ступай…

Россохатскому хотелось еще полежать, не двигаясь, ни о чем не думая, но женщина поторопила:

— Рыба — на уду… Иди. Мне в воде побарахтаться надо. Сам понимать должен.

Андрей отвязал от ремня золото, снял шашку и, сунув их в пещеру, медленно двинулся вдоль берега. Здесь придется прожить не один день — и следует знать, что вокруг. Нет ли где вблизи копанины изюбрей, не бродят ли рядом те, чужие люди.

Вышагивая побережьем, приметил каменистую отмель с ясной водой и решил, что именно здесь попытается на обратном пути половить рыбу.

Берег местами был очень высок, но чаще он полого спускался к воде, образуя площадки, вполне годные для водопоя зверей. В одном из таких мест Андрей увидел следы. Сначала попались отпечатки горного козла, заплеснутые прибоем, потом он отчетливо увидел ямки, вдавленные тяжелым копытом изюбря.

Устав, Россохатский повернул назад, подумав, что в одну из ближних ночей придет сюда попытать счастья.

Мель, на которую он недавно обратил внимание, вдавалась глубоко в берег. Прозрачная, однако неспокойная теперь вода накатывалась на низкие скалы. Ему сначала показалось, что она совершенно пуста, и лишь водяные пауки изредка пробегают по прибрежным затишкам. Но вскоре взволнованно охнул, заметив в дальнем конце косы бронзовых рыб. Их громадные верхние плавники были окрашены в ярко-багровый цвет и пестрели голубыми глазками.

Хариусы, казалось, спали. Только легкое покачивание плавников говорило о том, что хищники поджидают добычу или отдыхают после нее.

Андрею доводилось промышлять их у себя, на Урале, в кипении речных перекатов, под малыми водопадами. Однако там это была забава, охота для души, от которой, разумеется, никак не зависела жизнь. А тут…

Насадив на крючки кузнечиков, пойманных в дороге, Россохатский забросил их в воду.

Рыбы не шелохнулись.

Прошла минута, десять, час — ни одной поклевки.

Потеряв надежду что-нибудь поймать, он решил сматывать снасть и потянул удилище к себе.

Барахтавшийся на небольшой глубине кузнечик немедленно привлек внимание хариусов. Один из них быстро проплыл мимо приманки, вернулся и, заметив, что другие рыбы тоже проявили интерес к наживе, торопясь, кинулся на кузнечика.

Россохатский подсек — и почувствовал резкий рывок. Чуть ослабив лесу, тут же потянул ее к себе. Рыба упрямо рвалась в другую сторону. Она била хвостом, металась по отмели, и Андрей вновь отпустил нитку.

Прошло несколько минут. Почувствовав, что хариус начинает терять силы, Андрей стал таскать его из стороны в сторону и вскоре подвел к берегу. И тут же наполовину вытащил из воды. Хлебнув воздуха, хариус обессиленно вытянулся на крючке.

Мягким движением Россохатский бросил яркую крупную рыбу на траву. В ней было около трех фунтов. В воде виделись рыбы и поменьше, и покрупнее, некоторые из них весили, вероятно, три с половиной-четыре фунта.

Андрей, возбужденный удачей, решил ловить внахлест. Теперь он был в постоянном движении — и не заметил, как прошло время.

Через час, насадив на очищенный прут с сучком десяток хариусов, Андрей быстро направился к Кате. Он знал: женщина очень обрадуется запасу пищи, и ждал ее похвалы.

Кириллова стояла на берегу озера без одежды, и белые ее плечи и спина с резкой ложбинкой посередине выделялись на фоне воды.

Андрей впервые увидел Катю нагой. Она была удивительно красива в этот час полного солнца, по соседству с изумрудно-зеленой влагой и темно-красными скалами, причудливо отражавшими поток лучей, лившихся с неба.

Женщина не замечала его и стояла недвижно, то ли задумавшись, то ли разглядывая небольшую стаю крохалей, мелькавших над волной.

Но, вероятно, Россохатский неосторожно переступил с ноги на ногу. Раздался шум падающих к воде камешков, и Катя, вскрикнув, круто повернулась на звук.

Увидев Андрея, она сильно смутилась, бросила ладони на грудь и в совершенной растерянности, заливаясь румянцем, застыла на месте.

Он тоже покраснел от радости и нежности к этой милой и сильной женщине, так случайно и так прочно вошедшей в его жизнь. Выронил рыбу из рук и, ласково улыбаясь, пошел Кате навстречу.

И вдруг остановился, пораженный чем-то необычным, тревожно-радостным в ее фигуре.

«Боже мой, да она же беременна! Как же я, дубина, не сообразил сразу!»

Он кинулся к Кате, обнял ее за плечи и стал тискать и вертеть, не то всхлипывая, не то похохатывая от нахлынувших на него чувств.

— Ой, господи, стыдно-то как… — бормотала Катя, пытаясь отвернуться, и все-таки против воли, сияя и растерянно улыбаясь.

— Ну, перестань, перестань! — бережно гладил он ее по распущенным волосам. — Какой между нами стыд может быть?.. Я пойду, разведу костер, а ты оденься.

Она стесненно кивнула, и Андрей, стараясь не испортить бестактностью счастливую минуту, поспешил к пещере.

Он уже развел огонь, когда Катя, одетая и обутая в сапоги, но с распущенной косой, хромая, подошла к нему.

Остановилась неподалеку от костра, спросила, волнуясь:

— Ты всё видел, сотник?