Камень-обманка

— Я прошу вас задержаться, гражданин председатель.

Чудновский и Бурсак повернулись к арестованному.

— Слушаем. Имеются просьбы?

— Да.

Колчак помедлил, подождал, когда перестанет дергаться левое веко, сказал:

— Мне известно, гражданин Чудновский, что вы большевик. Я также знаю о вашей принадлежности к ЧК. У меня нет никаких оснований рассчитывать на пощаду. Но я хотел бы сказать, что моя смерть без суда и следствия вызовет возмущение в цивилизованном мире. Это может иметь далеко идущие последствия.

Чекист мрачно посмотрел на заключенного, однако ответил, не повышая голоса, даже, напротив, как показалось Колчаку — с подчеркнутым равнодушием:

— Следствие, как вы знаете, ведется и, если позволят обстоятельства, будет завершено. Что касается суда, то мы также намерены соблюсти закон и устроить гласный процесс. Не стану скрывать, обстановка напряжена, Войцеховский под городом, и ваша отправка в Москву на суд может не состояться. Не по нашей вине, разумеется.

Чудновский в упор взглянул на Колчака.

— Кстати, хотел бы заметить, что мы — я и товарищ Бурсак — только освободились из тюрьмы и что держали нас здесь не один месяц.

— Вот как! — не удержался адмирал.

Чудновский не обратил внимания на реплику.

— Избиения, голод, постоянная угроза расстрела — («мы тебя заставим травку щипать, красная сволочь!») — все это, представьте себе, совершалось без намека на следствие и суд. А ведь ни я, ни Иван Николаевич никого не убивали, не грабили, не разоряли…

— Я тоже никого не убивал! — хрипло закричал Колчак, чувствуя, что не сможет сдержать себя, и сейчас начнется истерика.

— Вон что! — вмешался в разговор Бурсак. — Значит, сотни тысяч людей сами расстреляли себя, сами размозжили себе головы и сами себя высекли казачьей плетью.

— Это ложь! — снова захрипел адмирал, комкая папиросу. — У вас власть и вы можете говорить все, что вздумается. Но я требую доказательств!

Чудновский загасил окурок, положил в пепельницу, сказал с внезапным раздражением:

— Хорошо, адмирал. У вас будут доказательства.

Подождав, когда закроется дверь и стихнет скрежет засова, Колчак забегал по камере, смахнул непроизвольно пепельницу со стола и, собирая окурки, разлетевшиеся по полу, вдруг почувствовал, что успокаивается.

Лежа на койке и пытаясь уснуть, он думал о том, что чекист, конечно, не выполнит обещания и никаких улик не даст. Причина для того, он полагал, самая простая: комиссия до Чудновского едва ли занималась ими, а новый председатель лишь теперь приступил к делу.

Главное было — выиграть время, отсрочить смерть, а там, может, вмешаются Америка или Англия, обменяют его на кого-нибудь, выкупят, наконец, пригрозят Ленину крестовой войной. Но он тут же горестно усмехнулся и заставил себя улечься на койку, натянул одеяло на лоб и почувствовал: засыпает.

Ему показалось, что он только-только задремал, когда дверь открылась и в камеру вошел Чудновский. Он был в своей неизменной кожаной тужурке, подбитой изнутри фланелью, и кисти рук у него посинели от холода. Чекист положил на стол толстую папку с бумагами, сказал сухо:

— Здесь одни документы и факты. Это малая часть того, что пока удалось собрать. В основном — Урал. Но, думаю, и этого достаточно, чтобы сложилось представление о бывшем верховном правителе и главнокомандующем.

Уже подходя к двери, заметил:

— Надеюсь, вы не станете жечь бумаги. Бессмысленно. Тут копии. Оригиналы у нас.

Помолчав немного, добавил:

— Бумаги доставлены с Урала аэропланом. Через линию фронта. Отнеситесь к ним с уважением.

Колчак остался один. Несколько минут он сидел за столом без движения, наконец развязал папку, вынул стопу бумаги, полистал ее.

Перед ним лежали двести страниц машинописи: акты, стенограммы бесед, приказы его офицеров, статьи из белой и красной печати, резолюции собраний и митингов.

Колчак бегло прочитал один лист, другой, третий, и на лбу у него выступил ледяной пот.

Он полагал, что большевики, мстя ему, прежде всего включат в досье его, адмирала, высказывания о коммунистах и народе, о борьбе с ними без сострадания и пощады.

Колчак был убежден, что встретит здесь собственную фразу, в свое время обошедшую газеты:

«Вопрос решается только одним способом — оружием и истреблением большевиков».

Нет, этого в папке не было. Чекист сказал правду: лишь документы и факты.

Он еще раз просмотрел первые страницы, где перечислялись разрушенные или разграбленные его правлением уральские заводы, выжженные станицы и села, списки рабочих златоустовских, карабашских, симских, кыштымских заводов, насильственно вывезенных на восток, «поезда смерти», увозившие в глубь Сибири заключенных челябинской, екатеринбургской, троицкой и еще каких-то тюрем. Здесь, он полагал, можно отбить обвинения следователей ссылками на военное время. «Интер арма силент легес» [10] — это поняли, слава богу, еще древние.