Камень первый. Холодный обсидиан

Глядя, как Нэй Каргилл, прихрамывая, ковыляет к своей комнате, Кангасск в какой-то миг проникся к нему уважением, несмотря на то, что ученый не удостоил Ориона и словом, а с ним самим говорил, как с записным балбесом: все равно, этот человек нес некий ореол истинности… дело в его открытии, или в подвиге, который он совершил, добираясь сюда, неважно — был ореол, и, глядя на него, Кангасск не понимал сам себя. Пытаясь разобраться в том, что смешало его чувства, он еще долго будет тянуться к этому человеку. Чтобы понять…

…Прошло совсем немного времени — и становилось все яснее, что трепещущий ореол истины не есть постоянное состояние Нэя Каргилла, скорее мимолетный проблеск. А вот Нэй Каргилл настоящий начал все яснее проявлять себя.

Он по-прежнему в упор не замечал Ориона, но отчего-то часто разговаривал с Кангасском, причем разговоры как правило носили характер назидательный или блещущий знаниями. Редко после простейшего из этих разговоров Кангасск не чувствовал себя полным дураком. Этот человек возвышался над ним, как гора, и милостливо, точно щенку, разрешал «молодому коллеге» слизывать крохи знаний со своей ладони.

Оставалось поражаться, почему Орион, рядом с которым Каргилл — просто младенец, ведет себя совсем иначе…

— …Ты сведущ в магии, юноша? — спросил Нэй как-то. — Мне хотелось бы, чтобы ты сломал стабилизатор этому животному. Подойдет любое лечебное или боевое заклинание.

В переносной клетке за тройным магическим щитом трепыхалась мягкокрылая фея, и крялья ее, вторя названию, действительно хлопали мягко, издавая приятный и какой-то беззащитный звук.

— Ты мог бы сделать это сам, Каргилл, — произнес Кангасск с неохотой; ну претило ему вот так взять и цинично покалечить живое существо, просто потому, что Нэй так захотел.

— Это не по моей части. Я маг-теоретик, — нетерпеливо пробормотал ученый. — Ты поможешь мне или нет? Эта фея мне требуется для эксперимента, стабилизатор должен быть разрушен хотя бы наполовину.

— А в чем состоит эксперимент? — Кан смотрел на притихшую фею и тянул с решением.

— Чтобы объяснить тебе его суть, мальчик, мне придется вкратце изложить тут три курса университета. Как-нибудь потом. Делай пока, что я прошу, и все поймешь со временем, — как всегда, если не придираться к контексту, Каргилл был приветлив, дружелюбен и убедителен.

Кангасск нехотя повиновался.

Фея — существо боевое, опасное, и ее стабилизатор не так-то просто оказалось разрушить. Он потратил добрый час на это, применяя по очереди одно боевое (Суприм) и одно лечебное (Трит) заклинания. Жутко было представить, какой магией ответила бы на все эти манипуляции фея, не будь на клетке щита, направленного внутрь.

Наконец дело было сделано. Кан устало вздохнул; гадко как-то ему стало от этого поступка, хоть и знал, что старался на благо науки. Каргилл благодарностью его не одарил, вместо этого решил приоткрыть лаборанту завесу тайны:

— Теперь мы поместим ее в отдельную камеру для наблюдения. Могу я одолжить твой харуспекс? — вопрос был явно риторический, из раздела не подразумевающих возражений.

— Зачем?! — аж отпрянул Кангасск.

— Не переживай так, коллега, я не собираюсь выманивать у тебя харуспекс с открытой лицензией, — гордо усмехнулся Каргилл. — Я лишь отобью от него небольшой фрагмент, достаточный для эксперимента…

— Этого нельзя делать!.. — Кан был так поражен, что запинался на каждом слове. — Ведь это не просто камень… это подарок… его… его… он мне дорог! Я не позволю ничего с ним делать!

Человек, отрывающий серебристые руны от надгробия, откалывающий камень от древней статуи, вырезающий кусок из самой середины холста, на котором нарисован шедевр, — все ради удовлетворения сиюминутного любопытства — представился ему в тот момент. Кангасск и не подозревал раньше, что харуспекс, подаренный бойкой девчушкой, так важен для него, но сейчас он ударил бы Нэя Каргилла, вздумай тот хотя бы протянуть к нему руку.

— Дикарь… — брезгливо, сквозь зубы произнес ученый, развернулся на каблуках и, сердито топая, вышел из лаборатории. Громко хлопнула дверь…

Кангасск опустился на стул и склонился над столом, подперев рукой лоб и запустив пальцы в свою жесткую лохматую шевелюру. Гнев схлынул; теперь дрожь била его изнутри. Ему было плохо; в горле стоял ком, в груди словно переливалось что-то горячее. Он бы заплакал, будь он помладше, а так только болезненно моргал, тяжело переводя дух.

Никогда, никогда больше не сталкиваться нигде с Нэем Каргиллом. «Пусть бродит в Башне, где хочет, лишь бы не там, где я»…

Однако Каргилл после этого случая стал вежливее и даже добродушно предложил помириться. Кан не мог отказать, он вообще не умел подолгу обижаться на кого бы то ни было…

Теперь ученый чинно раскланивался с «молодым человеком» при каждой встрече, под настроение шутил и что-нибудь рассказывал о собственной жизни, но зато, если настроения не было, Кан бывал выставлен за дверь лаборатории, как котенок, мягко, настойчиво, со скучающими нотками в голосе.

Тема харуспекса больше не поднималась.