Камень первый. Холодный обсидиан

— Всего лишь призрак, мальчик мой… всего лишь призрак… — говорил старик, приближаясь.

Он подошел и положил руки Кангасску на плечи. И призрачная плоть обрела тепло.

Малконемершгхан Сайдонатгарлын был ничуть не выше Кангасска и смотрел глаза в глаза. Долго смотрел… и улыбался, словно мечтая о чем-то несбыточном.

Кажется, он исчез, когда Кан моргнул. Кулдаганец оглядывался, звал, но отвечало только эхо. Тогда он опустился на колени и уронил окровавленную катану в соль… Пустыня не думала исчезать. И все так же высились над головой неприступные берега.

«Куда теперь? — подумал Кангасск. — Как мне выбраться отсюда?»

Он схватился было за харуспекс, но тот никак не мог помочь ему. Обычно такой живой и отзывчивый на прикосновение, гадальный камень теперь молчал… Дракон давно затих, и соль впитала его кровь. Теперь по высохшему дну гулял самый обычный ветер и неспешно перекладывал соляные дюны.

Кангасск побрел куда глаза глядят. Долго. Без еды, без воды, уставший насмерть. В конце он уже полз, волоча за собой меч. И было все так же светло, хотя в небе над берегами не существовало солнца… Он даже не заметил, когда упал прямо на соляной холм и заснул…

Глава двенадцатая. Архангел и дьявол

Кангасск проснулся и понял, что болтается головой вниз, повиснув через плечо Флавуса.

— Флавус… отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. И мир перевернулся с головы на ноги: теперь Кан сидел на земле и ждал, пока кровь отольет от висков.

— Вовремя ты проснулся, — вздохнул Флавус, присаживаясь рядом, — я устал тебя тащить.

Молчаливая, тихая, возле них остановилась Сильвия и еще плотнее закуталась в теплый плащ. Кангасск глянул на нее и виновато опустил глаза: жизнь-то спас, а судьбу — сломал… чем он теперь лучше Серега? — припомнилась обида на Серого Инквизитора, которую теперь, пожалуй, хватило бы наглости высказать…

— Пошли, — сказал Кан, поднимаясь. — Глядишь, успеем к обеду!

Никто не улыбнулся.

«Интересно, как нас встретят? Должно быть, тот Охотник, Вестрен, оповестил всех… Все знают, в чем дело».

Встретили молча. Усталые, суровые Охотники только уважительно кивали проходившему мимо Ученику миродержцев. Вскоре дорогу троим загородил Вестрен. Рядом с ним, по правую руку, стояла Рамуне, словно вернулись давние годы ее ученичества.

— Я рад, что ты жив, малыш. И девочку спас, — улыбнулся старый Охотник. — Не удивляйся: простые люди еще ничего не знают, а серая элита так просто не поверит, что двоедушника больше нет…

— Я убил его… — глухо отозвался Кангасск.

Вестрен понимающе кивнул.

— И все же, — сказал он, — мы продержим периметр еще одну ночь. Того требует Устав. И если нападения не будет, к утру я сложу с себя полномочия Старшего, а ты проснешься героем! — пообещал старый Охотник и отечески похлопал Кангасска по плечу.

Уходя, Кангасск оглянулся, почувствовав чей-то взгляд — и встретился глазами с Рамуне. Было в их серой глубине что-то особенное, словно дар, предназначенный ему…

Ну что ж, все ждало до утра. И — он чувствовал — утром должен вернуться кто-то из миродержцев. Лучше бы Влада.

…Кан не остался на ночь у Брианов, как Флавус ни просил.

— Позаботьтесь лучше о Сильвии, — сказал он, собирая вещи. Застегнул у горла свой дорожный плащ, пристроил меч на поясе, взял под мышку серый фолиант и дракона посадил на плечо. — Ей… плохо, бедняжке…

— Да, — согласился Флавус. — И я ее понимаю. Самому-то мне тоже несладко… Когда я принял ее амбассу, на какой-то миг ко мне вернулось то, что я потерял. И пришлось потерять это снова. Будто ослеп второй раз…

— Ты прости меня, Флавус…

— За что?!. Ты моей сестре жизнь спас! Ты собой рисковал! За что?..

— За то, что в нашей с тобой победе не обошлось без горечи.

— Только в книжках бывают победы без горечи, — возразил другу Флавус.

— Не смогу я больше читать такие книжки, — грустно сказал Кангасск и шагнул за порог гостеприимного дома, и сапфировые глаза каменных чарг провожали его, уходящего.

Он вернулся в палатку. С «потолка» свисали шнурки, на которые он позапрошлой ночью привязывал Лихт. Лихт давно уже выгорел, и теперь они висели сами по себе.

«Будто ослеп второй раз,» — вспомнилось Кангасску.

Как же так? Если верить Флавусу, он, Кангасск, сам был амбасиатом и должен был ощутить такую же потерю, когда Серег поставил его донором. Почему же не ощутил?

Он искал ответ и не мог его найти.

И что оставалось делать теперь? День только начинался, а Кангасску некуда было идти. Семье Брианов попадаться на глаза он не хотел. Присоединяться у общего котла к Охотникам, по его милости после бессонной ночи проведших еще и бессонный день, — тем более…