Камень власти

Голицына закрыла веером смеющиеся губы, наблюдая за мгновенно впавшим в оцепенение гостем. «Да, граф умеет управлять людьми. Неужели этот мальчик в ужасном мундире и есть герой новой эпохи? Что за вздор! Да возьмите любого поручика в гвардии, будет тот же результат. Хорошо еще, что он не плюется на пол и не ковыряет пальцем в носу! И охота графу возиться со сбродом?»

Алексей мало что видел и мало что понимал вокруг себя. Весь вечер был наполнен дивной чарующей музыкой. Орлов раньше и не представлял, как любит ее. Разве можно любить то, чего не знаешь? Оказывается, можно. Вся душа разворачивалась из плотного жгута и трепетала на ветру, как знамя.

Граф то играл сам, то уступал место кому-нибудь из гостей, а иногда пел итальянские арии в паре с какой-нибудь дамой. Орлов сидел в самом дальнем углу, забившись, как мышь в нору, и затравленно глядел по сторонам. Сначала ему было невыразимо стыдно своего по-настоящему нищенского облика рядом с великолепными шелковыми платьями и шитыми золотом камзолами всех этих господ. А ведь он надел лучшее.

Почувствовав состояние гостя — единственного, для кого в сущности и устраивался этот вечер — граф тихо, но внятно произнес в голове у Алексея: «Не пройдет и года, как все эти люди будут тесниться у вас в передней». Орлов вдруг представил себе толпу разряженных господ, набившуюся в прихожую их с братьями квартиры, и помимо воли рассмеялся. «Ах, простите, мадам, не наступите на самовар. Он тут уже второй год лежит, никак руки не доходят выбросить!»

«Расслабьтесь. Слушайте музыку», — строго приказал голос и Алексей, откинувшись в кресле, прикрыл глаза.

Тонкий маятник на золотой цепочке качался у него перед носом. Где он? Ах, да, в кабинете графа. Вечер давно кончился. Алексей даже не заметил, когда. Музыка продолжала звучать в ушах. Кто это играет? Сам граф? Нет, его ученица графиня Голицына. Почему он почти не помнит ее лица? Лицо женщины не важно. Женщина — лишь путь. Путь куда?

«Вам рано задавать столько вопросов», — опять голос графа свободно проникает в его сознание. «Спите, мой друг. Спите. И дайте мне слово, что отныне никогда в жизни не возьмете чужого».

— Отныне я никогда в жизни не возьму чужого, — повторил Алексей, погружаясь в глубокий сон, во время которого кто-то мягко касался его мыслей, расплетая их, словно запутанные нитки. И сплетая в новый узор.

Дом Голицыных Алексей покинул уже утром. Слуги еще спали. Граф сам провожал гостя, осторожно держа его под руку.

— У меня в голове немного звенит, — признался молодой человек.

— Старайтесь держаться правой стороны дроги, — подбодрил его граф. — И не отходить далеко от домов. Экипажи часть сшибают прохожих. А я надеюсь вскоре продолжить знакомство. — он снова улыбнулся хорошо знакомой Алексею всепонимающей улыбкой.

— До свидания, care padre, — с трудом проговорил Орлов, ощупывая губами незнакомые слова, сами собой рождавшиеся в его на удивление пустой легкой голове. — Я буду очень ждать встречи.

С этими словами он поклонился и горячо поцеловал графу руку.

— Будьте счастливы в пути, care mio, — прозвучало у него за спиной.

* * *

Доктор Крузе сам нашел Алехана во дворце во время дежурства.

— Друг мой, я так волновался за вас! — Доктор выглядел потрясенным и растерянным. — Мне сказали, что тело бросили в море. Я все проклял… Чертовы посвящения!

— Я выплыл, — хохотнул Алексей. Его тронуло, что немец беспокоился, по лицу видно: не спал.

— А ваши раны? — Пристрастно допрашивал медик. — Пожалуйте на перевязку.

Орлов поморщился. По правде говоря, раны у него уже не болели. Но Крузе настоял.

— О чем вы, Алексис? Мне еще швы снимать. Или так с нитками на физиономии ходить и будете?

Немец загнал поручика в одну из угловых каминных комнат, заставил снять мундир и придирчиво осмотрел швы. Раны уже рубцевались. Крузе даже зацокал языком, мол на русских все заживает, как на собаках. Лицом он был доволен меньше.

— У вас, дружок, слишком богатая мимика, — упрекнул он. — Вы не могли бы не кривляться в ближайшие несколько дней? Я ведь постарался сделать шрам как можно меньше. Незаметнее.

«Незаметнее не выйдет, — с грустью вздохнул Алексей. — Вон, как у уличного кота вся морда располосована». Почему-то именно сейчас это стало волновать его.

В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.

— Карл Иванович, на два слова, — без обычной важности и церемоний бросил он.

Крузе встал.

— Обождите здесь, голубчик.

Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало. Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.

Воронцов, как всегда выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.