Камень во плоти

Столетия подряд на аустрийском троне восседали одни мужланы, а кончилось это лишь потому, что ее отец, наплодив четырех дочерей, так и не сподобился зачать сына.

И у нее вот тоже сына нет. Да и дочь только одна. Однако у Терезы Аустрийской и в мыслях не было превращать свою дочь в товар, как поступил папаша с ее младшими сестрами. Одну Горбуну – в Лотарингию, в этот жуткий замок, другую – ее помешанному на охоте кузену с Альбиона, а младшую – и вовсе какому-то восточному царьку, тот вообще двух прежних жен уже похоронить успел.

Нет. Она хотела возвести дочь на трон. Увидеть ее портрет на этих стенах, в золотой раме, среди всех этих мужчин. Амалия Аустрийская, дочь Терезы, мечтавшей когда-то, что народ назовет ее Великой. Но сейчас у нее просто нет другого выхода. Иначе в кровавой жиже утонут они обе. Она сама. Ее дочь. Ее народ. Ее трон. И этот город, и вся страна, включая всех этих сановных болванов, которые все еще силятся объяснить ей, почему не сумели выиграть для нее эту войну. Отец – тот велел бы их всех казнить на месте, и дело с концом, но толку что? Другие будут не лучше. Их кровь не вернет ей ни павших солдат, ни потерянных провинций, где уже хозяйничают гоилы, ни ее чести, утопленной в трясине четырех безнадежно проигранных сражений.

– Кончено.

Одно лишь слово, но в тот же миг мертвая тишина воцарилась в зале, где смертные приговоры еще ее прадед подписывал. Власть. Пьянит не хуже доброго вина.

Как сразу втянулись в плечи все эти спесивые головы. Ты только погляди, Тереза. Разве не упоительно было бы все их поотшибать?

Императрица чуть тронула диадему из эльфового стекла, которую носила еще ее прабабка, и мановением руки подозвала одного из карликов. Только ее карлики, последние во всей стране, еще носили бороды. Слуги, стражи, поверенные. Уже много поколений на службе у императорского рода и все в тех же, что и двести лет назад, нарядах. Сюртуки черного бархата, кружевные жабо и смешные широченные штаны. Жутко старомодно, да и безвкусно, но спорить о традициях с карликами столь же бесполезно, как со священником о религии.

– Пиши, – приказала она.

Карлик вскарабкался на бледно-золотое парчовое кресло. Писать ему приходилось, стоя на коленях. Оберон. Ее любимец, самый умный из всех. Ручонка, в которой он держал вечное перо, казалась крохотной, как у мальчика, но она-то знает: этими ручками он разбивает железные цепи не хуже, чем ее повара яйца.

– Мы, ее величество Тереза, императрица Аустрийская…

Предки смотрели на нее с осуждением, да только что им ведомо о королях, порожденных земными недрами, и феях, превращающих человеческую кожу в камень, лишь бы уподобить всех людей своему возлюбленному?

– …желая положить конец войне и заключить мир между нашими великими народами, предлагаем королю гоилов руку нашей дочери Амалии для высочайшего супружеского союза.

И разом лопнула тишина. Ее слова будто раскололи стеклянный дом, где все они сидели в заточении. Но удар-то нанес король гоилов. А она всего-навсего отдаст теперь за него свою дочь.

Императрица резко повернулась к ним спиной, и взволнованный гомон разом стих. Направляясь к высоким дверям, она слышала только шорох своего платья. Казалось, высоченные эти двери прорублены не для людей, а для великанов, окончательно истребленных шестьдесят лет назад стараниями ее прадеда.

Власть. Как доброе вино, когда она есть. И как яд, когда ее теряешь. Этот разъедающий яд она, Тереза, уже чувствует.

Проиграла.

14. Сонное царство

– Да он просто не просыпается.

Голос звучал тревожно. И знакомо. Лиса.

– Не беспокойся, он всего лишь спит.

И этот голос он тоже знает. Клара.

Просыпайся, Джекоб.

Чьи-то легкие пальцы прикоснулись к его горячему плечу. Он открыл глаза и сразу увидел над собой серебряный месяц, укутавшийся в облако, словно решив спрятаться от своего красного близнеца. Сквозь облако месяц заглядывал в темный двор замка. В стеклах высоких стрельчатых окон мерцали звезды, и ни в одном из них не было света. Не горели фонари над дверями и заросшими надвратными арками. Не шмыгали в пристройках слуги, а брусчатку двора укрыл мягкий ковер прелой листвы, которую, казалось, сто лет не выметали.

– Наконец-то. Я думала, ты уже никогда не проснешься.

Лиса ткнулась мокрым носом ему в плечо, и Джекоб застонал.

– Тише ты, Лиска!

Клара помогла ему сесть. Она успела сделать ему перевязку, но плечо болело сильнее прежнего. Мародеры… Бандиты… Вместе с болью вернулась и память, вот только одного он припомнить не мог – когда и как он потерял сознание.

– Не нравится мне твоя рана. – Клара выпрямилась. – Парочка таблеток из нашего мира сейчас бы нам очень не помешала…

– Ничего, само пройдет. – Он почувствовал, как Лиса преданно трется головой о его руку. – Где это мы?

– Другого пристанища я не нашла. Какой-то замок заброшенный. Людей, по крайней мере живых, я тут еще не видела.

Лиса разворошила лапами палую листву. Из-под листьев показался башмак.