Камень второй. Горящий обсидиан

Что же делать мне теперь с тобою,
Счастье ты мое или беда?
Я предстал перед тобой героем,
А таким я не был никогда.

Что легло всей тяжестью на сердце,

Разве это выскажу тебе?..
Но позволь теплом твоим согреться;
Много в жизни натворил я бед.

Натворил. И шрамы заработал.

И в душе, как море, плещет тьма…
Только я теперь люблю субботу —
Тот же день, что любишь ты сама.

И люблю твои смешные песни,

Нежность пальцев, нежность теплых губ…
Я предстал перед тобою честным,
Только честным быть я не могу…

Я как будто безнадежно болен,

Я лечу со сломанным крылом…
Нужно отпустить тебя на волю
Там, где свежий ветер и светло.

Знай же, я на всё глаза закрою,

Обманусь, что я тобой любим…
Добрым я предстал перед тобою
И хочу запомниться таким…

— Милиан… — тяжело выдохнула Эдна. — Нет… зачем, зачем же ты ушел…

…Эрхара — старая женщина-дракон, хозяйка этого дома, на попечение которой оставили Эдну, и не заметила, что ее подопечная пропала куда-то…

Та, которую за ловкость и гибкость прозвали Ящеркой, спустилась с балкона по каменной стене, умело находя опору в каждом выступе, каждой щели… а черный фарховый плащ, тот самый — «летучая мышка» — надежно укрыл Эдну от чужих глаз. Совсем скоро она уже бежала к Цитадели со всех ног. О Небо! Как же далеко было отсюда до этой каменной громады!

Час? Хоть бы не больше часа!..

Глава двадцать седьмая. Последний взгляд

Как жестока проклятая истина —

Словно ветер на высоте.
Я всего лишь хотел быть единственным,
Не игрушкой я быть хотел.

Мы с тобой обменялись ударами

Правды вместо кривых ножей.
Я принес тебе правду кровавую,
Ты ответила мне своей.

Не виню тебя! Милая, нежная…

Я один виноват во всём.
Ведь в душе моей — тьма безбрежная;
Все мы, люди, ее несём.

Только с тьмой подступившей справиться

Не сподобился я, не сумел…
Больше звезды не загораются
В ненасытной кромешной тьме…

Я всего лишь хотел быть единственным.

А теперь, погляди… погляди!..
Тьма приносит иные истины:
Я единственный, я один.

Поздний Милиан. «Терновая поэма»

Из звездной тьмы отряд Максимилиана шагнул в обычную тьму: в огромном зале были опущены тяжелые шторы, и ни один Лихт не освещал гулкого пространства, границы которого терялись во тьме.

Не став дожидаться, пока опомнится Вирт, Макс сотворил девять Лихтов разом и бросил по одному каждому дракону.

— Вы знаете, что делать, — сказал он, оглядев хмурые, сосредоточенные лица. — Начинайте. Я присоединюсь чуть позже.

Драконы дружно кивнули и, разделившись по трое, направились в разные концы зала, туда, где должны быть три выхода на верхние ярусы.

Максимилиан остался один. Глубокий вдох. Медленный, неторопливый выдох… Он знал, что должен сейчас сделать, но не ожидал, что решиться будет так трудно. Ему предстояло вновь спуститься в Провал.

…Та же мертвенная неподвижность, только вот пейзаж в этом конце света другой. Холмы. Безмолвный лес… Через целое небо, мрачное, грозовое протянулась ветвистая белая молния, застывшая навеки, как и все здесь. Распятая на серых с багряным брюхом облаках.

Ждать пришлось недолго…

— Поздороваться заглянул, мальчик? — елейная ласковость хищного голоса… В такой дали были сказаны эти слова, что, будь этот мир жив и подвижен, они затерялись бы и в тишайших его звуках, но здесь, в абсолютной тишине каждое слово звучало, как удар грома.

Прищурив свои янтарные глаза, старший из шутов сделал навстречу первый шаг…

Он приближался четкой походкой Охотника, ничуть не изменившейся с той поры, когда он был человеком.

За ним следовали остальные четверо: а вот в них человеческого почти не осталось.