Камень звёзд

— Можешь называть меня так — хотя все равно это ставит меня вне Веры? Но немереи черной магией не занимаются. Мы — слуги той силы, Дамион, что служит жизни. Что есть жизнь, ее радость и сила, если не твой всеблагой Бог? Разве мы с тобой не одно и то же?

— Интересная мысль, — осторожно согласился он. — Но я не думаю, что должен высказать ее патриарху.

— Да, это было бы не слишком мудро. Вряд ли нас бы полностью одобрили.

— Нас? — переспросил Дамион, насторожив уши. — Ты хочешь сказать, что ты здесь не единственная колдунья?

— Да, нас много — и не все, к сожалению, придерживаются белого пути… но большинство. Мои друзья и я почитаем многое из того же, что и ты, поскольку священное писание Веры содержит кое-какие древние элейские тексты, которые священны и для нас. Истории о древней Тринисии и Камне Звезд — как тот весьма интересный свиток, что ты привез с архипелага. Да не удивляйся ты так! Мы об этом тоже слышали. А теперь, — сказала Ана, пока он не успел развить тему, — могу я тебе еще что-нибудь предложить? Перекусить, например?

Он отказался и минуту сидел, оглядываясь и прикладываясь к своей кружке. У одной из каменных стен стояли несколько прислоненных картин без рам — очевидно, работа обитательницы пещеры. На одних были очень подробно прорисованы птицы и растения, а другие исполнены в странном стиле, будто зарисовки сновидений: рощи танцующих, изгибающихся деревьев, птицы и животные, соединенные причудливыми светящимися линиями, мерцающие и вспыхивающие звезды, заливающие небо потоками света. Самой странной картиной был чистый полет фантазии: замок с невозможно высокими и утяжеленными кверху башнями, вокруг которых летали — да, люди, только с крыльями вместо рук. В темном небе светили звезды и невероятно огромная луна, ярко-синяя, но и солнце тоже присутствовало и ослепительно сияло. При виде этой картины Дамион подумал, не тронулась ли Ана все-таки умом.

Он отвернулся от картины и вдруг увидел что-то еще более странное и тревожное: в темной глубине одного ящика горела живыми углями пара глаз.

— Это моя Серая Метелка, — сказала Ана, увидев, куда он смотрит. — Метелка, дорогая, выходи. У нас гость.

Тощая серая кошка вылезла из ящика, потянулась, широко зевнула розовой пастью, прошла под самым носом здоровенного пса (который и ухом не повел) и дружески потерлась пушистым боком о ноги Дамиона, громоподобно мурлыча. Глаза ее, хотя и отражали красный огонь очага, были на самом деле зелеными: она одобрительно посмотрела ими на священника, когда тот почесал ей спинку.

— В деревне кое-кто считает ее демоном, — заметила Ана. — Мой фамилиар, как видишь.

— Ты извини, но я в духов тоже не верю, — сказал он кошке, тыкающейся мордой ему в ладонь.

— Скажите, отец Дамион, как это можно — не верить в духов? А те существа, которых вы называете ангелами, они не духи? А Темный?

Ана погладила кошку, и та прыгнула ей на колени.

— Ты о Валдуре?

— Так его называют зимбурийцы — и Верные, со времен Священной войны. В старые дни он звался Модриан. Но не лишком важно, как его называть — зло всегда зло.

— Я не думаю, что Верные до сих пор верят в Валдура — то есть я говорю об образованных людях, — пояснил Дамион. — Он всего лишь олицетворение зла — как ангелы олицетворение добра.

— Ну-ну! Священник, который ни во что не верит! — засмеялась Ана.

— Есть вещи, в которые я верю, — ответил он, слегка задетый.

— И можно спросить, в какие?

— В справедливость, — неожиданно для себя ответил Дамион.

— Интересно! — заметила Ана. — Я бы сказала, что в нее как раз труднее всего верить — если посмотреть, как мало ее проявлений.

Голос Дамиона стал тверже:

— Тем больше причин работать, чтобы ее создавать. Лицо Аны осветилось, как у старателя, который вдруг увидел самородок.

— А! Идеалист! Как это прекрасно. Так мало вас осталось в наше время. Но вернемся к вопросу о вере в вещи невидимые, — заговорила она другим голосом. — Ты, конечно, читал Мелдегара.

— И ты тоже? — удивленно перебил Дамион.

— Я знакома с его писаниями. Именно Мелдегар первым заявил, что всю реальность можно объять пятью человеческими чувствами. Но всякий, кто имел дело с животными, знает, что этого не может быть. Например, собака видит и слышит то, чего не видит и не слышит человек. Кошка легко движется в темноте, где человек спотыкается и не может понять, куда идти. Как же может человек быть мерою вещей?

— Тебе бы в Академии преподавать, Ана, — ответил Дамион, пытаясь скрыть удивление за легкомысленным тоном.

Где она могла всему этому научиться? Студенткой быть она никак не могла: в дни ее далекого детства ни одна женщина не была бы допущена в Академию. Но Дамион вдруг понял, к собственному удивлению, что этот неожиданный разговор ему приятен. Хотя он не был согласен с ее точкой зрения, аргументировала она хорошо. Он наклонился вперед — привычка, приобретенная в диспутах с Каитаном. — Дело в том, что человек понимает: некоторые вещи должны лежать вне пределов его чувств, и таким образом он все равно включает их в круг своего знания.