Каменка

Пропустивъ слугу, Шервудъ дрожащими руками надѣлъ сапоги, еще прислушался, выскользнулъ на крыльцо и стремглавъ бросился въ свой флигель. Не зажигая свѣчи, онъ быстро раздѣлся, легъ въ постель и старался заснуть. Сонъ отъ него бѣжалъ. — «Тайное общество! заговоръ противъ правительства!» — думалъ онъ, задыхаясь. Дрожа и не попадая зубомъ на зубъ, онъ разбиралъ свое невѣроятное открытіе. — «Такъ вотъ что», — мыслилъ онъ: «не походъ, не война…. вотъ цѣль этихъ собраній…. и это же? высшее офицерство, батальонные, полковые командиры. Недовольны, возмущены; строятъ тайные ковы. А я, затерянный въ этой глуши, безъ ихъ богатства и правъ, всѣми обходимый чужеземецъ…. И мнѣ терпѣть еще семь долгихъ, унизительныхъ лѣтъ?…»

Тяжелыя, несбыточныя мысли вертѣлись въ головѣ Шервуда. Онъ неподвижно глядѣлъ съ кровати въ окно. Мухи жужжали и бились въ тѣсной, душной комнатѣ. А за окномъ стояла тихая, звѣздная ночь. — «Бѣжать отъ этого ужаса!» — вдругъ подумалъ Шервудъ: «убить соблазнительный, дерзкій призракъ… А тамъ, вдали? тамъ вѣдь еще надѣются, ждутъ…. Можно отличиться, возвратить потерянное счастье. Нѣтъ выслуги выше; почести, богатство…. но вѣдь это предательство!»

Шервудъ вскочилъ, сталъ ощупью одѣваться. — «Тьфу, чертъ! да какъ же дрожатъ руки!» — мыслилъ онъ съ отвращеніемъ: «точно укралъ что-нибудь»…. — «Кончено, рѣшено!» — сказалъ онъ себѣ, выйдя на воздухъ и безсознательно вновь направляясь въ садъ: «о! подлая ловушка, выдача головой, за гостепріимство, пріютившаго меня человѣка…. И ужели я буду этимъ предателемъ, злодѣемъ, убійцей изъ-за угла?»

Долго Шервудъ бродилъ по темнымъ уступамъ и дорожкамъ сада, подходилъ къ рѣкѣ, ложился въ кусты, на полянахъ. Верхи деревъ посвѣтлѣли. Стали видны холмы и ближній лѣсъ за Тясминомъ. Чирикнула и съ куста на кустъ перелетѣла, разбуженная какимъ то шорохомъ, птичка. Спящій, съ пристройками и крыльцами, бѣлый домъ отчетливѣе вырѣзался, среди пирамидальныхъ тополей и развѣсистыхъ, старыхъ липъ.

«Сытые бѣсятся, что имъ! изъ моды, отъ жиру!» — злобно стиснувъ зубы, подумалъ Шервудъ. Онъ даже плюнулъ запекшимися губами. — «Чужое вѣдь, не мое»… — прибавилъ онъ, съ блѣдной усмѣшкой, вставая и возвращаясь домой: «отличія…. награды засыпятъ…. это вѣрно! ни колебанія, ни шагу назадъ!»

— Что, ваши ѣдутъ сегодня? — спросилъ онъ чьего-то кучера, ведшаго утромъ къ рѣкѣ лошадей.

— Ѣдемъ, будемъ въ ту субботу.

* * *

Въ слѣдующую субботу, Шервудъ рѣшилъ получше и толкомъ все сдѣлать, смазать сапоги, выждать, когда все угомонится, вновь пробраться къ заманчивой двери, все терпѣливо выслушать, запомнить и записать въ особую тетрадь. — «Смѣльчаки! — на Аракчеева строятъ подкопы!» — разсуждалъ онъ, «въ лагерѣ подъ Лещиномъ собираются все рѣшить… волю крестьянамъ хотятъ объявить!»

Въ ожиданіи этого дня, чтобъ не дать подозрѣній, Шервудъ притворился разсѣяннымъ, безпечнымъ; никого, какъ прежде, болѣе не разспрашивалъ и въ свободные часы ходилъ, съ ружьемъ дворецкаго, по окрестностямъ и приносилъ хозяйкамъ дичь. А чтобы продлить свое пребываніе въ Каменкѣ, онъ даже нарочно нѣсколько испортилъ уже конченный мельничный ходъ.

Вторая суббота пришла. Шервудъ узналъ еще болѣе. Въ свою тетрадь онъ занесъ имена и адрессы многихъ членовъ союза, ихъ тайныя намѣренія и цѣли, даже вскользь кѣмъ либо сказанныя, необдуманно-смѣлыя слова, въ родѣ ребяческой, безумной похвалы Мишеля, съ пѣной у рта: «убивать! рѣзать всѣхъ…. нечего щадить враговъ!»

Собраніе на этотъ разъ окончательно обсуждало вопросъ о нѣкоторыхъ мѣрахъ, въ томъ числѣ чье-то предложеніе — не откладывать свободы крестьянъ. Шервудъ жадно слушалъ.

— Отдѣльныя, единичныя попытки каждаго изъ насъ не приведутъ ни къ чему, сказалъ чей-то голосъ за дверью: вонъ, Якушкинъ давно написалъ общую и безусловную вольную своимъ. Онъ даже возилъ ее въ Петербургъ, министру. И что-же вышло? Послѣ всякихъ отсрочекъ и мытарствъ, ему удалось добиться свиданія съ Кочубеемъ. Удивленный министръ его выслушалъ и отвѣтилъ: разсмотримъ, обсудимъ. И обсуждаютъ до сихъ поръ, скоро пять лѣтъ….

— Моего предположенія, — произнесъ Пестель: о подаренныхъ мнѣ деревняхъ я ужъ никуда и не посылалъ.

— Да и не для чего! — отозвался Бестужевъ-Рюминъ: еще сочтутъ нарушителемъ общаго спокойствія…. вѣдь у насъ какъ!

— И будутъ правы! — сказалъ Поджіо: строго говоря, какъ члены тайнаго общества, даже для такихъ возвышенныхъ цѣлей, мы все-же заговорщики, преступники. Надо говорить правду…. Какъ ни перебирай, а всѣ наши работы, подтвержденныя даже собственнымъ, доблестнымъ починомъ, — однѣ слабыя попытки непрошеннаго меньшинства…. отвлеченные, философскіе тезисы…. отмѣна цензуры, шутка-ли? сокращеніе воинской службы.

— Что же предпринять? — спросилъ Яфимовичъ: діагнозъ сдѣланъ, гдѣ лекарства? и какъ узнать мнѣніе большинства, если наши стремленія и здѣсь называютъ идеальными, идущими не изъ опыта, а изъ головы?

— Я такъ не говорилъ, — возразилъ Поджіо.

— Нѣтъ, вы это сказали….

— Совѣтуютъ, — произнесъ Пестель: подать общее прошеніе отъ дворянъ.