Об уровне общественного интереса к сталинским репрессиям свидетельствует отражение этой темы в печатных медиа. В 1989-м, 1990-м и 1991-м годах несколько газет, среди которых была популярная ежевечерняя газета “Вечерняя Москва”, регулярно публиковали специальные материалы с именами и короткими биографическими справками, а иногда даже с фотографиями погибших. Репрессии, которые прежде казались чем-то далеким, имеющим отношение к “ним” – к партии, поэтам, элите, – стали частью сознания обыкновенных людей. Со страниц газет на современного советского читателя смотрели лица машинистов, священников, учителей, крестьян. У мужчин на фотографиях видны усики, кепки, наградные значки в честь забытых агитационных кампаний. Женщины – будь то державшиеся демонстративно, с вызовом революционерки или представительницы буржуазии – в основном выглядели куда опрятнее. Они смотрели прямо в объектив глазами, которые уже успели повидать достаточно войн и голода, хотя мало кто из изображенных на фотографиях был сильно старше сорока. Некоторые из снимков были сделаны органами, в профиль и анфас, во время ареста. Другие были сняты в фотостудиях – и это были портреты, сохраненные на память о более счастливых временах. Иногда фотографии размещались рядом с копиями официальных обвинений, которые обычно состояли в каком-либо нарушении печально известной 58-й статьи. Среди документов были отпечатков пальцев узников и образцы их подписей, словно призванные напомнить читателю о той жизни, той плоти, которой были облечены иссохшие останки.
Люди на фотографиях не сводили пристального взгляда с читателей, материал за материалом, однако самое страшное было впереди. Позднее газеты стали публиковать фотографии, взятые из менее доступных разделов личных дел, хранившихся в НКВД, которые были сделаны с целью задокументировать поведение заключенного на разных этапах допросов, принудительного лишения сна, избиений и пыток. Письменные свидетельства всего этого были абсолютно душераздирающими. Хотя брежневское безразличие по отношению к этому прошлому и страсть к эвфемизмам лишили само слово “репрессия” его человеческой силы, невозможно было спокойно и бесстрастно читать эти заново открывавшиеся истории пыток и издевательств. Впервые о сталинизме – а само это слово было идеологической абстракцией – было подробно рассказано в частных нарративах, сплетенных из переживаний и страданий. То не были истории из далеких тюрем или заполярных лагерей. Местом действия этих рассказов обычно была хорошо известная улица, “Большой дом” в центре города (так в любом городе обыкновенно называли здание, в котором размещался НКВД-МГБ-КГБ), а лица наиболее выдающихся фигурантов – “старых большевиков”, художников, интеллектуалов и поэтов – были хорошо знакомы каждому еще по школьным учебникам. Известные фотографии этих людей были безжалостно размещены рядом со снимками неизвестными, на которых те же самые люди представали растрепанными, израненными, изможденными, страдающими от боли и голода[959]
.В течение полувека в соответствии с советской стратегией диссоциации история относилась к этим мужчинам и женщинам так, будто они жили-были, а потом в один прекрасный день взяли да и сгинули без следа, были “репрессированы”. Сам процесс репрессии теперь должен был быть разоблачен во всех подробностях. Документы рассказывали, как мучители заставляли арестованных стоять дни и ночи напролет, вытянув руки, лишали их сна, еды и воды. Некоторых обливали водой и оставляли замерзать, а других – например, больного Зиновьева – кормили соленой баландой и содержали в душных камерах без воздуха, где они страдали от жажды. Мейерхольд в своем рассказе о пытках, которым его подвергли, говорит об избиениях и о том, что, помимо всего прочего, его заставляли пить мочу. Других арестованных вынуждали глотать содержимое плевательниц[960]
. К заключенным применялись побои, им ломали кости, следователи на допросах прижигали кожу папиросами, пытали электрошоком. Эти истории необязательно должны были быть сенсационными, технология пытки имела вторичное значение. В 1990 году пожилая женщина привлекла к себе внимание международной телевизионной аудитории, описывая свое внезапное похищение, страхи за детей, которые дожидались ее дома, и боль, которую она испытала, когда мужчины – ей так и не удалось понять их мотивов – начали методично выбивать ей зубы по одному.