Каменная ночь

В первые годы советской власти крупные города северной части страны, Москва и в особенности Петроград, пострадали больше других. За период с 1917 по 1920 год население двух столиц сократилось почти на две трети[270]. Однако и в провинции ситуация была не легче. У крестьян реквизировали произведенные ими продукты и зерно, причем этот организованный сверху отъем плодов крестьянского труда зачастую сопровождался насилием. Тех, кто подозревался в укрывательстве продовольствия, нередко избивали или казнили. Через три года лишений и невзгод крестьяне, которые так надеялись наконец-то обрести свободу и справедливый порядок, ответили, в свою очередь, насилием, найдя козлов отпущения: правительство, белых генералов, бывших помещиков и меньшинства в своих собственных рядах – чужаков, переселенцев другой национальности и евреев. Количество погромов увеличивалось весь 1918 год и достигло пика в 1919-м, в самое страшное время Гражданской войны. Считается, что с 1917 по 1920 год в погромах, особенно в западных частях бывшей империи, было убито около 200 тысяч человек. В числе нападавших – крестьяне и солдаты от каждой из воющих сторон: националисты, белые, партизаны, а иногда и красные[271].

Разразившийся кризис, который охватил практически все стороны человеческого существования, опрокинул устоявшийся жизненный уклад. Сельское хозяйство было обескровлено войной и бандитизмом, фабрики практически прекратили работу. К 1920 году уровень промышленного производства составлял лишь одну пятую от довоенного уровня[272]. Выживание городского населения зависело от меновой торговли. “ [Ч]тобы прокормиться, каждый день приходилось пускаться в спекуляции, и коммунисты поступали так же, как и все остальные”, – писал Виктор Серж (Кибальчич)[273]. Рабочие, которые прежде могли рассчитывать на регулярные зарплаты, теперь вынуждены были изготавливать подходящие товары для обмена на продовольствие. В результате, как отмечал Серж в Петрограде, заводы были “мертвы”: “Чтобы прокормиться, надо было крутиться на черном рынке, а не работать. Рабочие проводили время на мертвых заводах, изготовляя ножи из деталей станков и подметки из приводных ремней, чтобы обменивать их на толкучке. Промышленное производство упало по меньшей мере на 30 % по сравнению с уровнем 1913 г. Чтобы добыть немного муки, масла или мяса, нужно было уметь дать крестьянину, незаконно привозившему их, мануфактуру или вещи. К счастью, в городах в квартирах бывшей буржуазии оставалось немало ковров, драпировок, белья и посуды. Из кожаной обивки диванов делали сносную обувь, из занавесок – одежду”[274].

Транспортная система тоже погрузилась в хаос. В годы Первой мировой войны на железные дороги легла чрезмерная нагрузка, при этом они совсем не ремонтировались, так что вся система железнодорожного сообщения в стране была на грани коллапса еще до начала Гражданской войны. С 1918 года нагрузка на этот транспорт усилилась еще больше: к ней добавилось изъятия вагонов, временные задержки и сбои движения, а также повсеместный саботаж. А кроме того, годы Гражданской войны были временем массового “переселения народов”: железные дороги и основные водные артерии должны были перевезти миллионы беженцев[275]. На каждой станции можно было увидеть группы женщин, пытающихся справиться с грудой узлов, оборванных детей, дезертиров и рабочих с ввалившимися глазами, бежавших из голодных городов. В вокзальной толпе также жались друг к другу, опасливо сбившись в кучу, “социально чуждые элементы” – легко опознаваемые по грамотной речи, гладкой коже рук и резким словам, которыми они отчитывали глазеющих детей. Самые состоятельные нашли более безопасные пути отъезда из России в Китай и Францию, и поезда уносили к новой жизни, которую пока даже невозможно было вообразить, тысячи и тысячи менее удачливых представителей буржуазии. Их сбережения превратились в пачки бесполезных купюр – хорошо, если удавалось зашить в подкладку пальто и тем самым сохранить несколько драгоценных камней или немного золота[276].