Мистраль посмотрела на столик:
— Поднос?
— Передвинь Пако.
Шенг протянул руку, чтобы потрогать статую кота в центре стола. Он неожиданно заметил, что это настоящее животное.
— Черт! — воскликнул он, когда его рука погрузилась в пушистую шерсть.
Кот не передвинулся ни на сантиметр.
Ребята аккуратно подняли Пако и положили его в кресло, где он расположился, не издав ни единого звука. Электра взяла поднос, на котором он спал, и передала его Мистраль, которая, в свою очередь, отнесла его на кухню.
— Очень интересно, я говорю, — продолжила старая дама, выставляя на поднос пять чайных чашек из разных сервизов и без блюдец, — что первое, что тебе пришло в голову, — это представиться племянником человека, которого я не видела уже восемь лет.
— Восемь лет?
— Если я правильно посчитала… да, — подтвердила хозяйка дома. — Сколько ты мне дашь лет, мальчик?
Шенг фыркнул, но она не заметила.
— Пожалуйста, не заставляйте меня отвечать! Я совсем не понимаю, кому сколько лет!
— А вы? — настаивала дама.
— Пятьдесят? — предположила Электра.
Харви опустил голову.
Из кухни раздался взрыв смеха.
— Девочка, это уж слишком. Спасибо тебе, конечно, но мне восемьдесят два.
— Хао! — воскликнул Шенг.
— Потрясающе, — улыбнулась Мистраль. — По вам не скажешь.
— Готов поспорить, на всех этих фотографиях вы, — добавил Шенг, рассматривая стены.
Женщина тут же вышла из кухни, чтобы посмотреть, на какие фотографии указывают ребята.
— Да. Много-много лет назад, — удовлетворенно кивнула она. — Когда быть молодой и быть актрисой еще что-то значило.
— Вы были актрисой? — удивленно спросил Шенг.
— Строго говоря, я еще ею являюсь, — ответила дама, приподняв очки на лоб, чтобы лучше его разглядеть.
— Извините, я хотел сказать…
— Не извиняйся. Бывают разные ситуации. Я ни на кого не обижаюсь.
Электра и Харви с любопытством рассматривали фотографии. На нескольких фото Харви увидел вывески известных нью-йоркских театров.
— Вы актриса кино или типа «быть или не быть, вот в чем вопрос»? — с восхищением спросил Шенг.
— Еще лучше, чем «быть или не быть», — пошутила госпожа. — Я играла в греческих трагедиях.
— Вот это да! — воскликнул Шенг.
— А как вас зовут? — спросила Электра, взгляд которой скользил по старым фотографиям — длинные черные платья, шляпы с перьями страусов, автомобили кремового цвета с круглыми фарами.
— Я Агата.
— Очень приятно, госпожа Агата. Я Электра.
— Мистраль.
— Харви.
— Очень приятно, госпожа Агата ван дер Бергер. Я Шенг.
Чайник на огне издал долгий свист.
Агата снова разразилась смехом и покачала головой:
— Мальчик, тебе лучше и правда ничего не говорить. Что это ты вообразил? Я не его жена.
Чай был подан. Горячий, кипящий. Агата села на диван между Электрой и Харви и начала рассказывать:
— Я познакомилась с Альфредом на «Медее», греческой трагедии. Мне очень нравились эти жуткие кровавые спектакли. Потрясающие! Это был осенний вечер, мы выступали в «Лицеуме» на Бродвее. Кстати, это самый старый театр Нью-Йорка, и он еще работает. В общем, шел ужасный ливень.
Агата отпила чаю. Повисла долгая пауза.
— Просто чтобы было понятно, ребята, я никогда не была известной актрисой. Я пыталась, но после того, как один раз прыгнула с трамплина в мир спектакля, поняла, что мне хватит и маленьких ролей — то здесь, то там, как получится. Моя блестящая карьера вся здесь: несколько черно-белых фотографий, пара статей в газетах, пара ужинов с более или менее важными персонами, разговоры… Вот и все. В «Медее» в тот вечер я играла кормилицу. Маленькая, но важная роль. Именно я первой выходила на сцену, в полной тишине. И должна была начать словами: «О, для чего крылатую ладью лазурные, сшибаяся, утесы в Колхиду пропускали?»[2] Я уже была немолода, но, уверяю вас, волновалась, как девочка. Я играла во всем мире на сцене, но «Лицеум»… Ах, «Лицеум» — это «Лицеум». Это совсем другое.
Агата сделала паузу и отпила еще чаю.
Когда она возобновила свой рассказ, она обвела ребят взглядом, требуя абсолютного внимания:
— «Медея» имела большой успех, и, когда спектакль закончился, актеры труппы попросили меня пойти поужинать с ними. Но я не хотела разделять с ними их мечты и слушать разговоры, которые слышала уже тысячу раз, так что отказалась. Я хотела спокойно побыть одна. Театр после спектакля полон тайн и загадок. Ты как будто слышишь в голове голоса актеров, которые выходили на эту сцену до тебя.
Харви внезапно стал прислушиваться к рассказу старой женщины.
— Я спокойно снимала грим, — продолжала Агата, — и когда вышла, уже не было никого, кроме уборщиков и швейцаров. На улице дождь шел стеной. А на другой стороне улицы стоял Альфред.
Женщина улыбнулась. Поставила чашку и подчеркнула слова, которые прозвучали, жестами: