Каменное брачное ложе

IV

САКСОНСКОЕ УТРО

Он помнил еще, как, неся часть одежды в руках, подымался по лестнице, потом — по винтовой лесенке и шел под звездами по крыше, словно Великий Пан: хохочущий, разгоряченный, едва не засыпая на ходу; на постели, когда он залез под ледяные простыни, возникли рудоносные горы, темнеющие на фоне настающего дня. Он спал неподвижно, на животе, лицом в подушку. Когда солнце покинуло ее измятую, окровавленную постель и перебралось в его белое иглу, он беспокойно перевернулся на спину и пробормотал, не открывая глаз:

— Что касается кодекса, тут все понятно. Слепой из Кенигсберга через Хеллу; я… там был перец, вот почему… Пивные краны. — Он почувствовал, что стоит перед колоссальной разгадкой: может быть, это разрешит все проблемы! Он думал: я должен это запомнить, это важно. Когда до него дошло, что все это чепуха, он снова заснул.

— Доброе утро, герр доктор!

Смеясь, на цыпочках, словно танцор, с крыши вошел Гюнтер с вычищенными башмаками в руках.

Моргая, Коринф сел в кровати.

— Доброе. Сколько времени?

— Одиннадцать, герр доктор. Чудесная погода, на небе ни облачка, жизнь улыбается нам.

— Замечательно, — зевнул Коринф. Солнце било в окна, освещало пол, мраморный умывальник и растекалось по белому столу. — В котором часу начинается конгресс?

— В два, герр доктор, к вашим услугам. С утра был прием, но фрау Вибан велела, чтобы я дал вам поспать. Завтрак ждет вас внизу.

— Спасибо.

— Фрау Вибан очень добра к вам. Я от нее такого не ожидал.

— Ну?

— В последний раз мы здесь были с одним французом, инженером, он тоже любил поспать. Но каждое утро в полдевятого фрау Вибан везла его то на одну, то на другую вонючую фабрику. Вам-то повезло, верно, ключик к ней подобрали.

— Приветливостью можно добиться всего, Гюнтер.

Гюнтер вежливо засмеялся и спросил:

— Вам еще чего-то нужно?

— Спасибо, нет.

— Если понадоблюсь — я машину буду мыть.

— О’кей.

— Если катаешься по развалинам, машину приходится мыть постоянно.

— Конечно.

Когда Гюнтер ушел, он потянулся, довольный. Он чувствовал себя выспавшимся и здоровым; чудесно было проснуться в этом пронизанном солнцем стеклянном помещении. Почесывая голову, он разглядывал выцветшее изображение лошади, висевшее над зеркалом, потом вылез из постели.

Довольное солнце растворяло брюссельские кружева на дне долины; низкие баржи медленно двигались по реке, вдали шевелились деревья. Похоже, погода была тихая, мягкая; может быть, дул прохладный ветерок. Он умывался и вспоминал прошлый вечер, который черным запутанным клубком лежал позади. Мысль о Хелле наполнила его гордостью и удовольствием; его желание исчезло. Это может создать трудности вечером. Что там она говорила насчет восемнадцатилетней девочки, которая ей помогает?

Влезая в брюки, он вдруг вспомнил, что она («А когда придет этот летчик, фрау Вибан?»)кому-то звонила вчера из пивной. Кому? Надо у нее спросить. Он должен во всем разобраться — в каждом поступке, в каждом намерении, в каждой мысли. Ко времени возвращения в Балтимор он должен получить ответ на все вопросы. А зачем ему, собственно, возвращаться? Чтобы попасть в тюрьму на Эллис-Айленд? [23]Он причесывался перед зеркалом и думал: я проживу здесь неделю, а потом поеду назад, в те горы на горизонте, где я лишился лица, и буду размышлять обо всем до самой смерти.

Ветер на крыше оказался холоднее, чем он ожидал. Закрывая железный люк над головой, он чувствовал себя так, словно спускался в подводную лодку. Никто не попался ему навстречу. На лестничной площадке стояла гигантская собачья корзинка, в которой вполне мог поместиться лев, а в холле чаша Людвиговой Таинственной Дамы казалась зеленой из-за проходившего сквозь листву дерева света с улицы.

В пустой солнечной комнате он занял место за накрытым столиком у окна и увидел Южена. Тот сидел у кровати пожилой женщины, голова которой по-прежнему тонула в подушках, а лица не было видно; смеясь, он помахал Коринфу рукой, как старому другу. Коринф помахал в ответ и вопросительно указал на свою чашку. Южен поднялся и постучал в окно; вернувшись на свое место, он продолжал смотреть на Коринфа. С женщиной он не разговаривал.