Каменное море

«Клянусь во имя правды и справедливости перед высшим существом, что, жертвуя самой моей жизнью, снося самые жестокие пытки, буду держать в секрете, во всем значении этого слова тайну, в которую я буду посвящен…»

После этого ритуала «иерей» сообщал вновь принятому «побратиму» условные знаки для единомышленников.

Более сложная церемония была в ранг приема «рекомендованных». Из самых способных, умных и мужественных «рекомендованных» вербовались «иереи».

Кандидата в «иереи» подвергали суровому экзамену, и только с честью выдержавший его получал эту степень. Принятые в «иереи» произносили так называемую «великую клятву»:

«Клянусь, что буду питать в моем сердце непримиримую ненависть к тиранам моей отчизны!»

Затем нового «иерея» три дня обучали тайным знакам.

«Иерей» должен был наизусть знать шифр тайной переписи, а также условные обозначения для имен известных людей. Например, гетеристы называли русского императора Александра условным именем «филантроп»; австрийского императора Франца – «упрямцем»; султана – «безучастным». Турки у гетеристов именовались – «чужеземцами»; греки – «энтузиастами»; албанцы – «сородичами».

Раенко, взяв Сдаржинского под руку, прошелся с ним, потом, глубоко вздохнув, продолжал:

– Теперь вы понимаете, Виктор Петрович, какую я постиг тайну. Вы, наверное, уже поняли, что Иоанна Каподистрию я не случайно называл именем «благодетеля». Это его условное у гетеристов наименование… Хотя есть и другое у него имя – «архимандрит».

Высшими степенями в тайном обществе являются «пастыри», «архипастыри», «посвященные» и «начальники „посвященных“.

Об устройстве своей тайной организации, о ее целях рядовые члены общества имеют очень туманное представление. Поэтому и я ничего вам сообщить не могу.

Низшие члены организации знают лишь нескольких гетеристов, таких же низших, как и они. Да и «иерея», что принял их в общество.

Иереи, мне кажется, не намного больше осведомлены о своем тайном обществе и его руководителях Они тоже не ведают их подлинных имен, не представляют, где находятся высшие руководители. Они понимают только, что руководители организации – очень большие люди, могущественная, так называемая «незримая власть». Все члены тайного общества беспрекословно повинуются и образцово выполняют каждое ее приказание. Попытка самовольно нарушить приказ или выведать, кто же эти могущественные «незримые», грозит смертью. Поговаривают, что членом высшей незримой власти является никто иной, как сам наш император российский, а, быть может, и его министр иностранных дел – Иоанн Каподистрия, по-нашему, Иван Антонович…

Вот и все, что я могу вам изложить на сей счет, – закончил свой рассказ Раенко.

Сдаржинский грустно усмехнулся.

– Благодарю от всей души за ваш подробный рассказ… Вы поведали мне столько удивительного… Хотя не могу скрыть, заинтересовали пуще прежнего. Теперь меня еще сильнее занимает вопрос: кто же в этом обществе «Филики Этерия» является «незримой властью»? Кто?

…Лишь через много лет они все же узнали, что этой таинственной незримой властью были… три скромных жителя Одессы, неизвестные греческие патриоты – Афанасиос Цакалов, Эммануилос Ксантос и Николаос Скуфас.[52]

Членами организации стали не только бедняки, но и богатые кодзабасы – помещики, знатные чиновники султана, фанариоты и высшее духовенство. Богатая и влиятельная верхушка греческого общества всерьез и не помышляла о вооруженном восстании с целью свержения султанского правительства и освобождения родной страны от иноземного ига. Им и под «игом» султана жилось неплохо…

Руководители тайного общества не только тщательно скрывали, кто стоит у кормила организации, но и сами охотно распространяли всякие небылицы о «незримой верховной власти»…[53]

XII. В день весны

Весенние дни в Одессе были ненастными – непробивные туманы чередовались с длительными дождями. Только однажды под вечер над серовато-синими тучами задрожала многоцветная радуга.

Натали в окошко увидела, как сквозь черные мокрые ветки деревьев, словно сквозь решетку, пробилась сияющая цветистая полоса.

– Изумительно! Радуга такой ранней весной! Посмотрите-ка скорее! – обратилась она к только что вошедшему в комнату Сдаржинскому.

Виктор Петрович припал лицом к оконному стеклу, где, как на пере из павлиньего хвоста, играли светящиеся краски.

– Красиво! – сказал Сдаржинский. – Теперь мне ясно, почему народ связывает с радугой все хорошее в своих приметах.

– Увы, кузен! Я не знала об этом. Расскажите.

– Пожалуйста. По общей примете радуга – конец дождливой погоде. Недаром говорят: радуга-дуга, перебей дождя. А по другой примете, радуга – к счастью…

– Вы считаете, что в этой юдоли, полной слез, крови и горестных утрат, счастье возможно?

– Не только возможно, но и обязательно… – Сдаржинский обернулся, – для вас…

– А о себе вы не подумали?

Явная ирония, прозвучавшая в тоне Натали, рассердила Виктора Петровича, и он решил переступить «запретное».

– Мое счастье – это вы, Натали…

Кузина с досадой закусила губу и грозно свела свои тонкие брови.

– Мы же договорились…