Она говорила тихо, тягучим и плаксивым голосом, которого Лейла не выносила, одновременно уминая ком грязной постели в большом черном мешке. Потом взяла баллон с дезинфицирующим средством и принялась, по обыкновению своему, щедро его распылять, не обращая внимания на Лейлу, которая, вдохнув едкое облако, выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
После этой встречи у нее испортилось настроение. С угрюмым видом она прошла мимо сидевшего за кассой брата. Отметила, что борода у Сайда с каждым днем все чернее, все благообразнее. Во что он такое превращается, что с ним происходит? Интересно, подумала она, ждет ли меня Черная Бабушка? «Чернабушка, Чернавушка, Чернознаюшка…» — бормотала она про себя.
Пробравшись сквозь бархатный занавес, она увидела развалившуюся в кресле старую слониху. Как всегда на месте. В своей норе. В своей пещере, пропахшей томящейся похлебкой.
— Ну что, голубка моя, удивительное у тебя вышло путешествие.
— Недалеко же я ушла.
— Куда дальше, чем тебе кажется.
— Все получилось хуже некуда. На Карима напали и жестоко его избили: это вы, наверное, уже знаете… Когда я его увидела, я подумала, что он умирает. А потом и правда человек умер. Он болел. Было холодно. Ночью он умер. Я трогала его щеку. Я видела его открытые глаза. Это было так ужасно! Я бы хотела, чтобы этого не произошло!
Черная Бабушка, не отвечая, тихо похмыкивала. Потом затянула странную нежную колыбельную. Лейла немного успокоилась. Не прекращая петь, старуха оперлась на подлокотники и с трудом приподняла свой чудовищный зад, вытаскивая его из кресла, словно моллюска из раковины.
— Нет, козочка моя, не надо мне помогать, не поднимай меня, я сама справлюсь, мне надо пойти взглянуть на суп.
Она доволокла свои сто с лишним кило мяса и тайны до газовой плиты, тесно окруженной горшочками с травами, корзинами с овощами, деревянными ложками, ножами и разделочными досками. Не глядя на Лейлу, прибавила:
— Что поделаешь… Это развертывается твоя история. Ты идешь по проволоке. А у твоего замерзшего насмерть проволока оборвалась. Если вы встретились, значит, тому, «другому», так понадобилось.
Она мешала суп половником, осторожно пробовала, вытянув губы.
— «Другой»? Какой еще другой, о ком вы говорите?
— Как ты встревожена, ангел мой! Съешь-ка тарелку супа, подкрепись. Знаешь, некоторые очень издалека приходят сюда с банками за моим супом… Ну, хоть попробуй. Ешь, пока не остыл. Кусочки мяса, которые там плавают, это ягненок… Понимаешь, когда вода с оливковым маслом и лимонным соком начинает закипать, я бросаю туда несколько пучков петрушки, кориандра и, самое главное, сельдерея. Немного стручкового перца. Еще кладу косточку — для вкуса. Потом изюм, чернослив и нарезанную курагу. Потом добавляю мясо мелкими кусочками, а в самом конце — но это очень важно, и это мой секрет — смесь множества разных трав, которые перед тем долго вымачивались… Ну как, вкусно? Если человек ослабел, я советую добавить в тарелку сырое яйцо… Вот я и рассказала тебе свой рецепт…
Доев суп, Лейла снова приступила к расспросам:
— А теперь скажите мне, кто он.
— Послушай, неужели ты и впрямь собираешься украсть у меня все мои секреты? Лучше подумай об отце, Лейла: мать правду сказала, он совсем плох. Болезнь его побеждает. Прошлой ночью, в больнице, он видел сон: его тело было зарыто в песок, только лицо оставалось снаружи. Ему было хорошо. Лоб у него горел, но в глубине было прохладно. Потом, все в том же сне, поднялся ветер, закрутил песок, и понемногу песок стал засыпать ему ноздри и глаза. Он не мог пошевелиться. Он уже не мог дышать и закричать тоже не мог, потому что и рот у него был забит песком.
— Откуда вы можете знать, что ему снился такой сон?
— Потому что я смотрела этот сон одновременно с ним… Я хотела с ним побыть.
— Чернабушка, скажите мне, что я должна сделать? Все так сразу на меня навалилось. И даже это желание уехать… Я ничего не понимаю.
— Да, трудно разобраться, к чему этот твой клонит.
— Мой? Да о ком вы говорите?
— О человеке, который пишет твою историю. Скажем, он что-то вроде писателя.
Лейла обеими руками схватила пустую тарелку и грохнула об стол, будто хотела разбить. Но тарелка не разбилась.
— Писатель? — крикнула Лейла. — Я так и знала, что вы ненормальная! Совсем помешались!
— Разумеется, для того, чтобы знать некоторые вещи, надо быть помешанной… А как без этого узнаешь?
— И что же вы, например, знаете?
— Ну, например, то, что есть и другие миры, кроме нашего. И что все эти миры, в том числе и наш, слиплись один с другим, как пузырьки в мыльной пене. Как ячейки осиного гнезда, представляешь себе?
— И что с того?
— А еще я знаю, что для некоторых из нас существует писатель, он помещен в один из этих миров, сидит в другой ячейке и рассказывает их жизнь. Точно так же, как в нашем собственном мире писатели сочиняют истории с персонажами, которые живут — или думают, будто по-настоящему живут, — своей жизнью в каком-нибудь дальнем пузырьке!
— И люди ни о чем не догадываются?
— Знаешь, как правило, люди не задают себе вопросов. Они думают, что столько всякого может случиться…