Каменные гости

— Все-таки едешь? — Виталий наблюдал за программистом с любопытством. Предстоящий короткий отпуск явно был тому по душе, хотя обычно Илья очень неохотно покидал свой бункер. Видимо, сильно достала его неразделенная любовь.

— Дан приказ ему на запад... Точнее, на северо-запад.

— Мы тут, значит, будем трудиться, чертей ловить, а ему послабление вышло.

— Звезды говорят, что вы все равно без меня не справитесь.

— Тьфу! Типун тебе на язык. Если уж ты Илья-пророк, так хотя бы не каркай.

Большаков загоготал: смех у него из едва слышного хихиканья резко переходил в неожиданно громкое для его интеллигентной и субтильной внешности ржание. Сотрудник он был, конечно, по-своему, уникальный, редко когда удавалось застать его работающим. Чаще всего, заходя в компьютерный центр, Виталий обнаруживал, что Илья играет или ломает очередную «стратегию». Хотя работал Илья много. Просто он делал это очень быстро и незаметно.

— Кстати, если я невзначай провалюсь под лед и утону в родимом Сясь-озере, назначаю тебя моим душеприказчиком. В первую очередь постарайся опубликовать мой «Русско-англо-русский словарь».

— Не обещаю. Ты уж извини, — Ларькин знал, о чем говорил, потому что многие перлы из «Словаря» ему уже были известны.

Большаков ограничился тихим хихиканьем. Разговаривая, Виталий просматривал подготовленную Ильей подборку данных о полтергейстах в России и других странах, а также их сравнительный анализ. Случаи, отдаленно напоминавшие стромынские, были единичными: один в России, один в Канаде, несколько в скандинавских странах, по одному в Англии и Ирландии...

«Все почему-то в северных широтах. Странно», — подумал капитан. Да и по классу полтергейста они проходят с большой натяжкой. «И здесь Ирландия...»

— Кто же там шерудит, в этих домах? Фэйри?

— Может, они, а может, и нет. Во всяком случае, без внушения не обошлось, — ответил Илья на его безмолвный вопрос. Больше он ничем не мог помочь. Свой первый вердикт он уже высказал — мол, дело наше, перспективное, надо им заняться — и больше на данный момент ничем хорошим его интуиция грасовцев не порадовала. А по части фэйри он специалистом не был и все представления о них черпал в воспоминаниях самого Виталия.

Капитан беседовал с Ильей ещё четверть часа. Разбитое сердце Большакова, судя по всему, шло на поправку. О Рубцовой он не упомянул ни разу. Только однажды, вскользь, обозвал ее родной город «столицей Поволжлобья». Больше до самого отъезда Ильи Ларькин приятеля не видел.

***

Когда прапорщик Ахмеров подогнал свою допотопную на вид, но оснащенную по последнему слову техники «Победу» к безмолвным серым зданиям, в коробке на переднем сиденье рядом с ним лежали два небольших контейнера из небьющегося стекла, напильник с крупной насечкой, молоток, зубило и портативный бур с электроприводом для взятия твердых образцов породы. Источник питания к буру — мощный аккумулятор — стоял на заднем сиденье. Впрочем, когда Ренат заглушил двигатель и осмотрелся, он представил себе, как будет разматывать провод, подключать его, мучиться с капризным буром, сматывать провод... и решил не выделываться, а обойтись по-простому, молотком и зубилом.

Захватив контейнер и инструменты, он вышел из машины и, присматриваясь, приблизился к стене. Затем дошел, на всякий случай, до угла здания. На приличном расстоянии, за корпусом «А», удаляясь, ковылял по протоптанной в снегу тропинке какой-то старик, но он явно был случайным прохожим.

Прапорщик вернулся к тому участку на торцевой стороне здания, к которому он подошел в самом начале, и остановился, внимательно глядя на стену. Чем-то привлекал его именно этот участок.

Поигрывая молотком — инструмент вращался в его руке, как пропеллер, — Ренат, по своей привычке, запел татарскую старинную песню о любви: «Красавица, посмотри мне в глаза, красавица, скажи мне «да»... Ахмеров отчетливо представлял себе эту красавицу: светлые волосы, темно-серые глаза, круглолицая, широкие, размашистые полукружия бровей, а над краешком сочных губ легкий, едва заметный пушок. Загляденье. Ренат облизнулся и запел громче.

Прапорщик не подозревал, что стоит на том самом месте, где Ларькина впервые посетило странное чувство сомнения, ощущение, что что-то неладно в окружающей действительности. Стена перед Ренатом казалась гладкой и ровной, без единого изъяна. Ахмеров был не так силен в астоме, как Виталий, он так и не осознал, что слой серой штукатурки на этом отрезке стены является иллюзией. Но и для него уроки Рубцовой не прошли даром: прапорщик инстинктивно почувствовал, что именно здесь добраться до материала, из которого построены стены здания, должно быть легче всего.