Каменные клены

Удивительно, но отец становился все тяжелее, хотя от него остались одни ключицы да колени, иногда мне казалось, что его тело нарочно копит в себе тяжесть, чтобы задержаться на земле подольше, не оторваться и не взлететь.

Каждый раз, когда мы с Хеддой поднимали его и перекладывали на кресло, чтобы сменить постель, я боялась, что налитые свинцом суставы отца вырвутся из сочленений и покажутся наружу, еще меня пугали его зубы — они слабо держались в деснах, и мне то и дело снился сон о том, как мои собственные зубы начисто раскрошились.

Вечером я взяла Младшую на прогулку до «Хизер-Хилла» и там, оставив ее на страже возле хитроумно подстриженных кустов бирючины, перелезла через ограду теннисного корта и спрыгнула на пружинистую траву.

В углу корта под плетеным навесом стояла тележка, полная теннисных мячиков, — вот и наша корзина с цыплятами, подумала я, так и знала, что найду ее здесь. В пять часов в отеле подавали чай и шербет, так что теннисные уроки прерывались на час. В шесть на корте снова появлялся тренер Шон, у которого можно было и так одолжить пару мячиков, но мне вдруг захотелось украсть, украсть побольше — целую корзину пушистых цыплят с надписью «Хизер-Хилл, 2008». Я быстро набила мячиками карманы нейлоновой куртки, перелезла обратно, спрыгнула на песочную дорожку, и увидела, что Младшей в кустах нет.

Кричать в гостиничном саду не стоило, так что, поискав сестру поблизости минут пятнадцать, я переложила мячики за пазуху и пошла к террасе, где постояльцы сидели и стояли с чашками в руках, любуясь вествудскими холмами в сумерках.

За стеклянной стеной кафе белые платья и пиджаки казались смутными сливающимися пятнами, зато желтая кофта беглянки сияла, как единственный плод на ветке лимонного дерева. Я подошла к самому краю террасы и стала делать Младшей знаки, но та даже не смотрела в мою сторону. Она сидела за плетеным столиком с белокурым юношей в теннисных брюках и, немного важничая, окунала ложечку в стакан с шербетом.

— Простите, ради Бога, — сказала я, поднявшись по гранитным ступенькам, — но мне придется увести сестру, нам пора домой.

— Это ваша сестра? — удивился юноша. — Я нашел ее в кустах. Почему бы вам не присесть за наш столик, Аликс, дорогая. Не хотите ли чаю или шербета?

— Ну, садись же, — Младшая облизнула ложечку и протянула мне, — попробуй, какой холодный.

Я присела в тростниковое кресло и стала осторожно разглядывать незнакомца, он был здорово на кого-то похож, только никак было не вспомнить — на кого.

Вот как выглядят мужчины, способные неделями жить в «Хизер-Хилле» за девяносто девять фунтов в день, думала я, у них широкие брови — в семнадцатом веке такие делали из мышиных шкурок, у них хитрые, будто перышком обведенные губы, которые хочется потрогать. Те, кто останавливается у нас, выглядят по-другому — хотя, если бы меня спросили, в чем тут дело, я бы долго подбирала слова.

— Эй, мне кажется, ты кое-кого не узнала, — Младшая постучала меня по руке.

— А мне кажется, что тебе пора домой, — сказала я, — поблагодари джентльмена за угощение, и пойдем.

— Что с тобой, Аликс, — сказал незнакомец, — это же я, Сондерс. Я уже две недели здесь работаю, в службе приема и размещения, у меня что-то вроде летней практики.

— Сондерс Брана?

— А что, не похож? Я встретил твою сестру возле корта, собирался там постучать мячиком об стену, с пяти до шести Шон мне всегда разрешает, а вот малышке там гулять не полагалось.

— Ты здорово изменился. Тебе было одиннадцать, когда мы виделись в последний раз.

— А тебе было тринадцать, и ты тоже изменилась, — сказал Сондерс, покосившись на мою грудь, — сразу видно, что прошла уйма времени.

Младшая проследила за его взглядом и открыла рот. Я тоже посмотрела на свою круглую, бугристую, будто портновской ватой набитую, грудь под тонкой курткой, и зачем-то дернула застежку молнии вверх. Мячики за пазухой даже не шевельнулись.

— Нам пора, — пробормотала я, вставая и вытаскивая кресло из-под Младшей, — приятно было повидать тебя, Брана.

Сондерс положил на стол несколько монет, взял со стула ракетку в белом чехле и пошел за нами, мягко ступая в своих теннисных тапочках. Младшая то и дело оборачивалась на него, стараясь улыбнуться так же широко и безмятежно, хотя ее мелкий земляничный рот для этого не годился. Я тянула ее за руку, стараясь не идти чересчур быстро, ворованные мячики обжигали мне грудь и живот, казалось — все посетители кафе забыли про свои чашки и смотрят мне вслед.

На краю террасы Сондерс догнал нас и встал передо мной, загородив собою выход к лестнице. Заходящее солнце светило ему прямо в лицо, и он приставил руку ко лбу, будто козырек от теннисной кепки, которой еще не успел обзавестись.

— Мы ведь увидимся с тобой, — спросил он, не утруждая себя вопросительной интонацией, — я пробуду здесь до осени, потом придется вернуться в колледж.

Я кивнула и посмотрела через его плечо: по тисовой аллее шел тренер Шон — в таких же, как у Сондерса, мягких тапочках, с зачехленной ракеткой через плечо. Он помахал нам рукой и свернул в направлении корта.