Каменные сердца

– Эх Лена, что-то я не удивлен, – обратился розыскник к девушке. – Ну и чего ты там стоишь? Иди сюда, покажись народу.

Девушка всхлипнула и неровно пошла к центру зала, куда указывал Платон. Опер описал продетым сквозь кастет пальцем круговое движение – мол, повернись. Лена, сглатывая тугую обиду, начала оборачиваться, демонстрируя полицейским ноги в синяках, длинную с подтеками шею, разодранный в лохмотья халат, сквозь который проглядывалось избитое нагое тело.

– Твою мать, – вздохнул Платон. – Вам что, уроды, адреналина не хватает? На своих баб уже кидаетесь? Что ж, я вам устрою веселую жизнь с аттракционами, – махнул своим. – Берем всех, в отделении пусть раскручивают эту парочку по сто тридцать первой.

– Начальник, да ты че…

Платон тут же развернулся:

– Кто пасть раскрыл?

Оба молчали, уставившись на опера залитыми кровью и хмелем глазами. И что-то в этих глазах настораживало.

– Будем считать, это ветер воет, – процедил розыскник. – Сейчас подъем и к стене, руки-ноги на ширину плеч.

Борис вскочил, опрокинув табурет.

– Пошел на… – вырвалось у него, и в руке блеснула вилка.

Время остановилось…

Дима и Лена в ужасе отпрянули от Бориса. Полицейские застыли на месте. Даже сам Борис оцепенел от своей реакции. Он вдруг понял, что натворил, и весь ужас сложившейся ситуации отразился на его лице: щеки побагровели, рот испуганно искривился, а брови поднялись, как у маленькой девочки. Он брезгливо держал в руках вилку, как неприятный пакет с помоями.

Платон медленно снял с правой руки кастет и достал из-за пазухи ПМ, перевел его в боевой режим.

– К стене, сука…

Борис не двинулся. Из-за спины Платона вышли рядовой, с автоматом наизготовку, и Никита, тоже с пистолетом.

– К стене… – утробно прорычал Платон.

Борис аккуратно, но с колебанием положил вилку и встал возле стены, широко выставив руки и ноги. К нему медленно двинулись Никита и сержант. По пути молодой опер пнул по голове присевшего от испуга Дмитрия, и тот откатился в сторону тихо и мирно лежать. Лена с ногами забралась на диван, где без чувств валялся шаман. Бориса заковали в наручники, и как только щелкнули браслеты, сержант с силой ударил его под колено. Буян охнул, пригнулся, и тут же получил каблуком кроссовка по лбу от Никиты. Боря свалился на спину, неуклюже попытался встать, но молодой опер нагнулся и ударил в зубы.

Дальше было дело техники – в наручники закатали и шамана, и Дмитрия, и хозяина квартиры, все это время в ошеломлении стоявшего рядом. Матами отделался только подставной мужик, в нерешительности топтавшийся у дверей квартиры. Лене было велено одеться и следовать за операми, так что спускалась она, в чем пришла в эту квартиру три дня назад: в сапогах, рваных колготках, мятых юбке и водолазке, курточке и с небольшой сумкой в руках.

Спускались медленно, согнув заключенных «лебедем». Платон шел первым, держа за шею Бориса. Недавний бунтовщик вел себя смирнее ламы, и даже когда опер пробивал ему за просто так подзатыльник, молчал и ни «гу-гу». Но все же ему было тяжело идти: ноги то и дело подкашивались, изо рта текла кровь, голова задержанного постоянно сваливалась на грудь. Розыскник понимал это, потому подзатыльники пробивал легонько, скорее для порядка и вел его медленно. И если бы Платон оказался на тот момент совсем не в духе, если бы решил потащить Борю через все пролеты волоком, то не видать ему улики, всплывшей в самом неожиданном месте. На площадке между третьим и вторым этажом он случайно бросил взгляд на стену под мутным окном и встал так резко, что Боря чуть не свалился с лестницы. За старшим опером затормозила и вся процессия.

– Что такое, Платон? – настороженно спросил Никита, ведший следом Дмитрия.

Старший помолчал, потом кивнул младшему оперу:

– Подержи ублюдка, – и отпустил шею Бориса.

Никита усадил Дмитрия и Бориса на колени, взял их обоих за шиворот, а сам продолжил следить за странным поведением старшего. Платон спустился на площадку и внимательно осмотрел стену. Там среди множества подпалин и корявых матерных надписей была нацарапана спираль со звездой в центре. Опер достал телефон и посмотрел на фото, сделанную ранее. Ошибки не было, спирали были идентичны, только эта не больше десяти сантиметров диаметром. Грубая, неровная, но прямо таки высечена кем-то очень настырным. Платон сфотографировал знак и вернулся к процессии. На вопросительный взгляд Никиты только отмахнулся и повел Бориса дальше, будто ничего не произошло.