Каменные скрижали

— Тебе нас не понять, — начинает было он и резко умолкает. С экрана машет им рукой девушка, мчащаяся на водных лыжах, оставляющих два пенных следа. — Пойдем, — берет он Маргит под руку, берет резко, почти дергает. — Давай выйдем.

Маргит послушно встает. И тут загорается свет, становятся видны пустые стулья и толпящиеся в боковых проходах опоздавшие зрители, теперь они валом валят в ряды, отыскивая свои места. Направляясь к выходу, Иштван замечает изменившееся бледное лицо Ференца, тот тоже видит Иштвана и провожает взглядом. Иштван отпускает руку Маргит, шепчет:

— Иди быстрее…

Они давно уже сидели в машине, а Иштван все не включал и не включал мотор.

— Что с тобой? — наклонилась к нему наконец недоумевающая Маргит. — Давай я поведу.

— Хорошо, — легко согласился он.

Они поменялись местами, и Маргит подала ему зажженную папиросу.

— Иштван, на чьей стороне ты?

Он затянулся дымом и тихо ответил;

— Когда я говорю с Ференцем, я понимаю, что восставшие правы, и точно так же думаю, когда говорю с послом, а когда говорю с Юдит, с другими, то теряюсь в мыслях, как спасти Венгрию от раскола. Само существование государства… Оно может перестать существовать, нас разделят, мы исчезнем с географических карт. — Такое случалось даже с нациями покрупней.

— Неужели и до этого может дойти? — недоверчиво поморщилась Маргит. — Но ты не ответил… За кого ты сам?

— Не знаю, не знаю, я тебе совершенно искренне говорю. И это-то меня и мучит, доводит до бешенства… Просто я слишком мало знаю о том, что произошло…

Чокидар с бамбуковым шестом приветствовал их по-военному.

Согнувшись в кресле, Иштван долго раскуривал папиросу.

— Печально, что тебе пришлось смотреть на это.

— Нет… Я должен понять. Только сейчас я представляю себе размеры катастрофы.

— Если бы даже ты был в Будапеште, ты все равно видел бы только разрозненные события. Не поддавайся отчаянию, думай о том, что можно спасти, как выбраться из западни. Те, кто ушел за границу, венграми быть не перестали. Они могут сделать для вашего дела больше, чем те, кто остался дома с кляпом во рту.

Он, прищурясь, посмотрел на нее.

— Так кажется, но это иллюзия. На какое-то время мир взволнован трагедией Будапешта, но завтра эти люди надоедят, окажутся обременительными иностранцами. Чтобы прижиться в Канаде, в Бразилии, где беженцам предложено гостеприимство, надо трудиться, стать, как все, кончить возиться со своими язвами. Короче говоря, год за годом изживать свое происхождение, свести его к спрятанным подальше сувенирам, в конце концов, отречься ото всего, во имя чего когда-то вышел в бой.

— Стало быть, ты считаешь, что они должны были остаться? — нахмурилась Маргит. — А ты? Как бы ты поступил? Вернулся бы к этому Кадару, и будь что будет?

— Что мне Кадар? Я вернулся бы на родину. Пойми, вы еще ни разу не были в опасности по-настоящему. Твоя Австралия — это континент, а не просто государство. Только тот, кому душно, понимает, что такое открытое окно. Кадар должен был принять лозунги восстания, потому что перемен требовала вся нация. Если он честно хочет претворить эти лозунги в жизнь, долг каждого — ему помочь. Если он лжет, ему нет спасения. Но это все в будущем, только время покажет.

— Значит, ты предпочел бы выждать здесь, — с полуоткрытым ртом затаила дыхание Маргит.

— Это не от меня зависит. Со мной все обстоит иначе. Маргит, я тебя люблю. Помни об этом.

Маргит скорбно усмехнулась, прикрыла голубоватые века, он только сейчас осознал, насколько она издергана, выбита из колеи, а в нем столько нежности к ней, столько благодарности. Ведь она, пусть по-своему; пусть иначе, но разделяет с ним душевную смуту.

Он встал, присел на подлокотник кресла, она склонилась головой ему на грудь, они обнялись и замерли в молчании доброты друг к другу.

— Скажи, — тихо заговорил он, поглаживая ее рыжие рассыпающиеся волосы, — как у тебя дела в университете? Студенты интересные? Перед лекциями не робеешь?

В начале восьмого он беспокойно закружил по комнате. И вдруг объявил, что у него срочное дело, о котором совсем позабыл, и схватился за ключик от «остина», хотя повар уже накрывал на стол.

— Через полчаса вернусь. Очень прошу, извини меня. Маргит кивнула, мол, понимает и подождет.

— Не поужинаете ли, госпожа, ведь у меня все готово? — хлопотливо спросил повар. — Или подождем, пока вернется сааб?

— Я не голодна, — спокойно ответила Маргит, но, когда наливала себе виски и нажимала кнопку на шумливом сифоне, руки у нее дрожали.

Когда Иштван вернулся в назначенное время, у нее не хватило смелости спросить его о чем-либо. Только когда они уже засыпали, прижавшись друг к другу, и он поглаживал ее колено на своем бедре, прозвучало признание:

— Я обманул тебя, Маргит. Но мне было так стыдно. Я ездил в кино еще раз посмотреть этот журнал. Вошел без билета, дал контролеру рупию. Стоял в темноте и смотрел. Мне все казалось, что, когда мы вместе смотрели, я пропустил какие-то очень важные подробности… В лица вглядывался, вдруг попадется чье-нибудь знакомое.