Каменный ангел

— Суди сам: с утра твой отец повез в город дрова. Теперь весь день проведет с Чарли Бином или в пивнушке.

— Я не только об нем.

— Ну, ты-то, конечно, работаешь.

— Вот именно, — сказал Марвин, — вот именно.

— Сегодня ты уж больно рано начал, Марв, — встрял Джон, — и я знаю почему. Работать ты пошел, как домой вернулся, а я заметил, сколько было время. Пять часов. У меня ж теперь старый будильник в комнате. Я не спал. Я тебя видал.

— Заткнись, — сказал Марвин. — Чего ты вообще лезешь?

Я терпеть не могла, когда они пререкались. У меня от этого болела голова. Марвин был намного старше. Мне не нравилось, что он придирается к Джону. Правда, и Джон был не ангел, чего уж там. Но порой у меня не было сил с ними спорить.

— Видел, — сказала я Джону. — А не видал.

Когда Джону исполнилось шесть лет, я подарила ему семейную брошь для пледа. Она была из чистого серебра; за годы, пока ей не пользовались, она совсем почернела, но я ее тщательно почистила, прежде чем дарить.

— Твой дед получил это, когда умер его отец. Твой прадедушка, сэр Дэниел Карри. Титул он унес с собой в могилу, он ведь не был бароном. Когда я была маленькая, у нас в гостиной висел его портрет маслом. Интересно, где сейчас та картина? У него были бакенбарды и узорчатый жилет. Храни эту брошь, слышишь? Это не игрушка. Карри — потомки Макдональдов, из клана Кланранальда Макдональда. Вот, посмотри, на броши их герб — замок с тремя башнями и рука с мечом. Их девиз — «Брось вызов, кто дерзнет». Они были горцами. Твой дед родился в горах Северной Шотландии. Он мне рассказывал, как в детстве, еще до того, как они переехали в Глазго, он просыпался летом рано утром и слушал, как волынщики встречают рассвет. Мне всегда хотелось тоже их послушать.

Джон сунул брошь в карман и забыл. Наверное, с подарком я поторопилась.

Однажды я услышала, как он спрашивает отца, где тот родился. Брэм в тот момент мылся, и ответ прозвучал нечетко, затерявшись в серой бороде и таком же сером полотенце.

— В хлеву. Я думал, тебе уж рассказали эту историю. Я да Христос. Скажи, Агарь?

— По-твоему, это смешно?

— Еще как, — сказал он. — Со смеху помрешь.

Брэм всегда чувствовал себя легко с Марвином, но с Джоном они были слишком разные. Зачастую он бывал с младшим сыном нетерпелив, и даже его доброта по отношению к нему граничила с жестокостью. Однажды я пошла за Джоном на пасеку и видела, как Брэм извлек соты, отрезал от них целый кусок и протянул Джону, а ребенок, побледнев от страха и боясь ослушаться, открыл рот и стоял как вкопанный, пока щедрый отец запихивал в него сладкий мед на стальном ноже, каким в иное время разделывал свиные туши. Я стояла не шевелясь и боялась заговорить, как будто они лунатики и могут упасть, испугавшись моего голоса. Брэм вынимал лезвие изо рта Джона так медленно, что мне казалось, будто его вынимают из моей собственной плоти, а когда я заорала на Брэма, тот обернулся, держа в руках нож, с которого, словно кровь, все еще капал мед, и на его бородатом лице появилась шутовская ухмылка.

Каждый день Джон задавал тысячи вопросов. Чем спрашивать Брэма, уж лучше было приберечь дыхание для того, чтобы дуть на горячую кашу: он все равно никогда ничего не читал, кроме каталогов магазинов «Итон» и «Хадсонс Бэй». Я еще худо-бедно поддерживала эрудицию. Тетушка Долли, благослови ее Господь, посылала мне журналы даже после того, как после смерти отца вернулась в Онтарио к сестре. Один из них, «Этюд», был посвящен музыке. В отличие от нее, я не играла на пианино, но мне так нравилось смотреть на тоненьких барышень, исполняющих в концертных залах Шопена, — если верить фотографиям, эти барышни все же где-то существовали. Я порылась в своем черном чемодане, достала оттуда школьные книги и внимательно их перечитала, но это не сильно помогло. Для поэзии Джон был слишком мал, да и стихи были все больше женские. Собранные когда-то произведения Браунинга я выкинула, ибо после школы мне больше по душе была его жена с ее «Сонетами с португальского» — именно эту книжку я и нашла в чемодане, и на ее страницах дурочка с моим именем когда-то писала фиолетовыми чернилами примечания вроде «NВ! страсть» или «женская доля».