Каменный ангел

— Я уезжаю, — внезапно объявил Джон. — Возвращаюсь.

— Куда возвращаешься?

— В Манаваку, — ответил Джон. — В дом Шипли. Там я хоть работать смогу.

— Никуда ты не поедешь! — закричала я. — Может, он вообще уже умер. У дома могут быть другие хозяева.

— Он не умер, — сказал Джон.

— Откуда ты знаешь?

— Я ему написал. Он отправил ответ Марвину. Марв ему иногда пишет, ты разве не знала?

— Нет. Он мне не говорил.

На самом деле тут нечему было удивляться: мы с Джоном видели Марвина совсем редко. Он уже несколько лет как торговал красками «Брайтмор»; к тому же он женился на Дорис, и у них уже был годовалый мальчик. Марвин звал меня в гости, но я нечасто к ним ездила, ибо мне всегда было трудно с ним общаться, а уж эту дурочку Дорис я на дух не переносила. И все же мое самолюбие страдало от того, что все это время Марвин поддерживал связь с Брэмом, не говоря мне ни слова.

— Вот так Марвин. Мог бы и рассказать мне.

— Видно, думал, что тебе неинтересно, — заметил Джон.

— Что он тебе сказал? — спросила я. — В том письме?

Джон засмеялся:

— Почерк у него еще тот. Как воробьиные следы на снегу.

— Как он?

— Тебе-то какая разница? — сказал Джон.

Это меня взбесило — я до одури хотела знать, как у него дела.

— Я спрашиваю — как твой отец?

Джон пожал плечами:

— Да нормально. Много он не рассказывал. Какая-то полукровка кухарила у него прошлой зимой, а весной уехала и не вернулась.

— Кухарила, как же, — ехидно заметила я. — Так я и поверила.

— Не важно, — сказал Джон. — Она ему нравилась. Говорит, добрая была.

— Еще бы, как бы иначе она его терпела. — Я не могла сдержать своей горечи. — Что ж он тобой раньше-то не интересовался? Я тебе скажу, зачем он тебя зовет. Со мной поквитаться хочет.

Джон ответил как издалека. Я едва расслышала, что он говорит:

— А он и не звал. Просто сказал, хочешь — приезжай.

— Ты забыл, что это за человек, — сказала я. — Ты там не задержишься. Приедешь и сразу вспомнишь, каково это.

— Я не забыл, — возразил Джон.

— Тогда зачем ты едешь? Ничего хорошего тебя там не ждет.

— Как знать, — сказал он. — Может, все там будет здорово. Может, я создан для тех мест.

Его смех был мне непонятен.

На вокзал я конечно же не пошла. Тем, кто намеревался ехать на поезде зайцем, провожающие матери не нужны — вряд ли имеет смысл махать тому, кто в это время тайком прыгает на движущийся вагон товарняка. Мне было противно, что он едет, как последний бродяга, но денег на билет я не наскребла, а когда предложила занять у мистера Оутли, Джон так запротестовал, что пришлось от этой затеи отказаться.

Я дошла с ним до кованых ворот дома мистера Оутли, а он всю дорогу лишь отмахивался от моих слов и рук — Джон мечтал поскорее уехать, а я мечтала дотронуться до его смуглого лица, каждой черточкой выражавшего нетерпение, но не решалась. Давая ему обычные бессмысленные наставления — береги себя, пиши почаще, — я добавила и кое-что еще.

— И сообщи мне, как у него дела, — сказала я.

Я не верю, что браки заключаются на небесах, — если, конечно, идея не в том, чтобы соединять совершенно не подходящих друг другу людей и смотреть, как они воюют. Нет, ни при чем тут небеса. Что Ему до того, кто с кем сходится или расходится? Но если мужчина и женщина живут в одном доме, спят в одной постели, вместе обедают и растят детей, не так-то просто им расстаться, даже если кто-то из них этого хочет.

Джон писал редко и мало. Прошло два года. Мистер Оутли все худел и почти ничего не ел. Я располнела, подниматься по лестнице в мою комнату становилось все труднее. Ничего не происходило. Затем пришло лаконичное письмо от Джона: «Отец болен. Долго не протянет».

И я поехала. Я не могу объяснить зачем. Не могла тогда и не могу сейчас. Поехала и все. Без объяснения себе причин.

Какое же это было неудачное время для поездки. Я читала про засуху, но не сильно об этом задумывалась. Не могла представить, насколько все плохо. Написанные в газете слова не особенно пугают. Мы качаем головой, охаем и перелистываем страницу, чтобы прочитать новые и новые сводки о таких малозначащих бедствиях.

Как я вскоре увидела, ферма Шипли наконец-то оказалась в хорошей компании. Много ли работали хозяева или мало, трудяги они были или лентяи, результат теперь все равно был один. Наверное, тяжелее всего приходилось таким, как Генри Перл и Олден Кейтс: всю жизнь они пахали как проклятые, а теперь их владения выглядели точно так же, как у безалаберного и нерадивого Брэма.

Прерии являли собой унылое зрелище. Поля покрылись рябью пыли. Солнце обжигало простые каркасные дома, как никогда блеклые, а заколоченные окна напоминали глаза, заклеенные пластырем. Заборы с колючей проволокой накренились, и никто не торопился их поднимать. Процветала лишь сорная солянка — символ бедствия, — ее-то фермеры и скармливали отощавшей скотине. Все так же каркали вороны, а вдоль разбитых дорог бежали телефонные провода. И все же я не узнавала этих мест.