Каменный фундамент. Рассказы

Но все равно! Это ничего не значит. Я ненавижу фашизм, я ненавижу войну и поэтому буду биться с ними до последнего вздоха. И я верю, что этот наш бой все же будет последним! Иначе нельзя. Иначе просто нельзя! Пусть еще при yас в истории человечества слово война станет таким же чуждым и далеким, как слова — рабство, инквизиция…

Я не видел, так случилось, и не увижу теперь никогда красного знамени — знамени коммунизма, я могу только пальцами рук своих ощущать его теплоту. Но ради него… на защиту… когда родной стране угрожает опасность, я тоже пришел сюда…

Что это? Я слышу сильный шум, оживление в зале, — значит, собралось очень много людей? — просят соблюдать тишину… Ага, начался прием…

Хорошо, прекратим разговоры.

Что? Вы хотите уступить мне право войти первому? Спасибо, молодой человек!

ТЕРЕНТИЙ ПЕТРОВИЧ

Среди ветхих домиков большого квартала рабочие расчистили строительную площадку для Дворца пионеров. Она, как широкая просека в лесу, соединила две параллельные улицы. И сразу на ней появились груды бутового камня, кирпича, извести, бревен, досок, железа.

Смотреть, как работают каменщики, для ребят было самым большим удовольствием. Но вскоре площадку обнесли со всех сторон высоким и плотным тесовым забором. Увидеть стройку теперь удавалось только в те редкие минуты, когда распахивались ворота и пропускали автомашину, груженную кирпичом или бочками цемента.

Забор сразу погасил весь интерес детворы к своему дворцу.

— Чудаки вы, чудаки, — уговаривал сторож, — да ежели бы все это дело можно было спрятать в коробочку, кончить потихоньку, а потом — чик! — сразу открыть. Ведь куда интереснее было бы. То-то…

Ребята не верили.

— Ну, дядя Терентий, будто забор только от нас и поставили!

Сторож разводил руками. Однако во двор все-таки не пускал никого. Любимчиков у него не было.

Звали старика Терентием Петровичем. Обе ноги у него были деревянные. Ходил он на них очень быстро, даже не пользуясь костылями. Только коротко и энергично отмахивал назад руками.

Когда над забором поднялся второй этаж, ребята удовлетворенно вздохнули: Терентий Петрович для них опять превратился лишь в символическую фигуру — глядеть на дворец он теперь не мешал.

На втором этаже стройка оборвалась. Началась война. И как постепенно темнеет раскаленный металл, вынутый из горна, так на стройке стал замедляться темп работы. А потом все и совсем замерло.

С этого момента, собственно, и начинается рассказ.

Лиза, бухгалтер, оставшаяся в конторе одна, кроме начальника, и то давно уже назначенного на другую работу, отсчитала деньги, выждала, пока распишется в ведомости Терентий Петрович, и тихо сказала:

— Ну вот, Терентий Петрович, больше ко мне за деньгами не приходите.

Терентий Петрович давно этого ждал. Он потоптался у стола на своих деревяшках. Сухое, серое лицо его чуть дрогнуло.

— Оно конечно… Но зима все-таки… Ну да ничего, понимаю. Бумажка будет какая?

Лиза не поняла.

— Какая бумажка?

— А насчет увольнения.

Лиза дыханием погрела кулачки. В конторе было не топлено.

— Это я увольняюсь, — разъяснила она. — Последняя. Все. Закрывается пока наша контора. А вам, Терентий Петрович, теперь в горсовете получать зарплату придется.

Терентий Петрович потрогал подбородок, прислушалч ся, как трещит у него под пальцами невыбритая борода.

— Ну, а мне-то зарплата теперь за что?

— Как сторожу…

Терентия Петровича давно уже тяготило безделье. Он лежал на топчане целыми днями, бездумно разглядывая дощатые стены и потолок своей сторожки.

Утром ходил в магазин получить по карточке свою норму хлеба, сворачивал на площадь послушать по радио последние известия. Сообщения с фронтов были нелегкими.

Днем, по осени, пока не засыпало площадку снегом, Терентий Петрович заполнял свой досуг тем, что укладывал в штабеля не пущенные в дело и разбросанные по двору доски, прибирал побитый кирпич, стаскивал в кучу носилки и старые ящики для известкового раствора. Зимой делать стало вовсе нечего.

— Мне-то за что? — повторил он, вертя в руках пачечку денег.

— Нельзя же так бросить без присмотра. Навалочных сколько лежит материалов. В складе всякая арматура. По-старому будете сторожить. За это и будут платить. Война кончится — опять возьмемся строить. — Лиза аккуратно уложила платежную ведомость в папку, завязала тесемки. Встала. — Вот снесу в горсовет последние документы — и точка на этом.

— А сама куда? — спросил Терентий Петрович.

— На военный завод пойду работать. Знаете, который раньше инструментальным был? Там теперь мины делают.

— Та-ак, — протянул Терентий Петрович и посмотрел на свои деревяшки, — а эти штуки с девятьсот восемнадцатого у меня. Не то, может, и я гож был бы…

Он надел свою овчинную шапку-ушанку, замотал шарфом шею и, не простившись с Лизой, ушел.

Деревяшки скрипели на мерзлом снегу. Тоже память о немцах-интервентах. За Украину…

Безногий, так он и стал сторожем.