Каменный фундамент. Рассказы

Голос его прокатился над рекой, ушел далеко-далеко, а потом отдался с левого берега легким эхом. Прошло две-три минуты, и поднялась возня, послышался плеск воды — это девчата подтягивали реи и закрепляли их. Теперь плот должен был сдвигаться к левому берегу.

Алексей Прокопьич так и не вернулся к костру. Ощупывая ногой бревна, тихонько пошел на середину плота, к девчатам. Александр подбросил в огонь несколько поленьев. Брызгаясь искрами, взвилось высокое пламя и сразу раздвинуло мрак. Зато там, за границами светлого купола, ночь стала еще чернее. Алексей Прокопьич ушел далеко, и свет костра уже не освещал его фигуру.

Александр сидел один долго, очень долго, не думая ни о чем, но это бездумье для него значило многое.

В шалашке он ощупью отыскал свою постель, забрался на нее и еще немного посидел, прислушиваясь к ровному дыханию спящих девушек. В открытую дверь падала полоса света от костра. Она пришлась как раз на тот край нар, где спали Надя и Груня. Они лежали, закутавшись обе в одно одеяло. У Нади, которая лежала лицом к свету, застыла на губах улыбка. Наверное, сон ее одолел в тот миг, когда сестра нашептывала что-то смешное… Поверх одеяла, обнимая Надю, покоилась еще чья-то рука, полная, белая…

«Ирина Даниловна», — подумал Александр и откинулся, положив ладони под голову.

Это была привычка, оставшаяся у него с детства, спать так, когда на душе очень легко и спокойно.

САДИК ПОД ОКНАМИ

Наш четырехэтажный каменный дом был очень красив. Он мог бы стоять в самом центре, на главной улице, рядом с горсоветом и государственным банком — лучшими зданиями города, — там, где хорошая мостовая, асфальтированные тротуары, там, где за невысокой штакетной оградкой растут подстриженные тополя, а между ними — плотные кусты желтой акации. Но дом стоял на соседней улице, которая шла параллельно главной и не была еще вымощена; только кое-где на ней росли старые уже, высокие, не дающие прохлады и тени деревья. Здесь летом в сухую погоду ветер гонял целые тучи пыли, и укротить ее было невозможно, потому что для этого улицу нужно было вымостить и по-настоящему озеленить.

Дом был построен перед самой войной. По генеральному плану реконструкции города здесь предполагалось проложить трамвайную линию, снести старые, почерневшие от времени избушки и заборы, застроить всю улицу такими же, как наш, красивыми домами, заасфальтировать тротуары и посадить акации и тополя.

Но когда началась война, реконструкцию города отложили, и получилось даже так, что на главной улице местами потихоньку растащили штакетную оградку, вероятно на топливо. С дровами в городе тогда было очень плохо. Весной, когда обычно принято заниматься посадкой деревьев, люди делали другое: целыми коллективами на автомашинах и в одиночку пешком, с лопатами и граблями, выбирались за город и там, на горе, копали целину и садили картошку. Рабочих на заводах не хватало, а заказов для фронта было очень много, и, чтобы их выполнить в срок, людям приходилось работать и по воскресеньям, а в будние дни — по одиннадцать и двенадцать часов и лишь после этого идти на картофельное поле. И поэтому как-то почти нормальным казалось, что по улицам ветер носит тучи пыли, а против городского Совета по ночам кто-то растаскивает штакетную оградку на топливо.

Дом напоминал букву П, концами обращенную в улицу. На площадке, внутри буквы П, по проекту предполагалось посадить декоративные деревья, расчистить дорожки, поставить скамейки и навесы-грибки — одним словом, устроить маленький садик для детей, живущих в этом доме. Но война помешала сделать это. На площадке даже остался лежать неубранным строительный мусор, а потом, постепенно, хозяйки начали сюда выбрасывать золу из печей, пустые консервные банки и другой кухонный мусор. Управдом бегал по квартирам, ругался, искал виновников, но сознаваться никто не хотел, хотя виновниками, кажется, стали все и сам управдом, потому что девать мусор было некуда, никто его не вывозил.

И совершенно естественным показалось нам и то, что в первую же мирную весну управдом созвал общее собрание жильцов по специальному вопросу: «Озеленение усадьбы».

Устраивать садик у нашего дома вышли все жильцы.

Люди работали с большим увлечением. Почти у каждого были дети, и всем хотелось, чтобы уже в этом году малыши бродили не по кучам грязного мусора, играя пустыми консервными банками, а по желтым песчаным дорожкам под зелеными кустами акаций и черемух. Правда, мусор слежался, и долбить его приходилось ломом, затрачивая много сил, но это никого не пугало. Уже к полудню весь мусор сгребли в кучи, осталось только погрузить его на машины и вывезти, а потом вырыть ямки для тополей и канавы для акаций.

Еще ничего не было посажено, даже саженцы управдом еще не привез, но все уже представляли себе, какой красивый будет у нас садик и как хорошо будет в нем детям. Об этом только и говорили. И удивлялись, корили себя, почему раньше — даже во время войны — не нашли одного дня, чтобы устроить счастье своим малышам.